После предварительного расследования полиция отпустила Циммермана. Суд над ним и спровоцированная дискуссия о действиях полиции, расовом факторе, преступлениях с использованием огнестрельного оружия и законах о самообороне широко освещались телевидением, радио и мировыми информационными агентствами. Не обошлось и без участия самого президента Обамы — он заявил: «Если бы у меня был сын, он был бы похож на Трейвона»4. В ходе судебного процесса Циммерман не признал себя виновным в убийстве при смягчающих обстоятельствах, продолжая настаивать, что он действовал в рамках самообороны. Впрочем, эта история касается не только законов об оружии, расовых проблем и полицейских процедур, но также вопроса о городе и доверии.
События, случившиеся в тот день, нельзя отделить от места, где они произошли. Дело вот в чем: не все места одинаковы и это сильно влияет на наше поведение, маршруты передвижения и ощущение города. В 1973 году американский архитектор и градостроитель Оскар Ньюмен в книге «Защищенные пространства: люди и дизайн в опасном городе» изложил концепцию закрытого поселка. По его мнению, когда ваше поселение охраняется, у жителей усиливается чувство собственности или «территориальности». Теория разбитых окон предлагала избавлять город от насилия через действие, Ньюмен же утверждал: людям нужно защищенное пространство, в котором можно укрыться. Эта идея приобрела огромную популярность по всему миру, ведь она сулила безопасность, общность и избранность одновременно. Во многих самых опасных городах с высоким уровнем преступности возникли «крепости», где за каждым входящим и выходящим велось наблюдение. «Безопасность с помощью планировки» стала основой целой индустрии, защищающей наши дома с помощью вооруженных частных охранников и последних достижений в области видеонаблюдения и пропускного контроля. Одним из коммерческих преимуществ закрытых поселков, подобных Приюту в Твин-Лейксе, становится высокотехнологичное оборудование и ощущение безопасности, которое обещают эти современные «анклавы».
Закрытый поселок — прямая противоположность Гудзон-стрит, где жизнь бьет ключом. Самоорганизующаяся сложность упорядочивается, «глаза улицы» следят за возможными непрошеными гостями. В США количество таких поселков с 2001 по 2009 год увеличилось на 53% и сейчас в них живут почти 10 миллионов человек. Зачастую заборы строятся в ответ на рост преступности или из желания его предотвратить. И хоть они дают ощущение защищенности жителям, но в целом делают город более опасным и менее демократичным. Они создают психологические пространства, вызывающие тревогу у Джорджа Циммермана, который кроется в каждом из нас, а также отсекают поселок с его частными охранниками и частным управлением, от города.
Если бы Трейвон Мартин шел по обычной улице, а не по закрытому поселку, где его воспринимали как «чужака в куртке с капюшоном», вопрос о незаконном вторжении и нарушении права собственности просто бы не возник. Законы о ношении оружия и праве на самооборону толковались бы по-другому. Юноша остался бы жив.
В городе перекраивается граница между «мы» и «они». Хотя наше общество должно бы строиться на прочном фундаменте взаимного доверия, мы, судя по всему, живем в эпоху роста подозрительности, недоверия и страха. Джон Локк говорил: доверие — ядро любого общества, но мы, обсуждая, как создать счастливый город, слишком часто об этом забываем. По мнению Джейн Джекобс, доверие возникает из малых контактов в рамках «уличного балета»: «Его источник — то, что люди заглядывают в бар выпить пива, получают добрый совет от бакалейщика и дают добрый совет продавцу газет, обмениваются мнениями с другими покупателями в булочной, кивают двум знакомым мальчикам, пьющим газировку на крыльце»5. Но по мере разрастания города эти контакты неизбежно становятся более безличными и мимолетными. Чем больше наши города, тем острее встает вопрос взаимного доверия. Необходимо переосмыслить само понятие доверия и его роль в современном мегаполисе.
Довольно легко понять, есть в обществе доверие или нет, — его плоды или результаты его отсутствия видны всегда. Вера и доверие незримы, но о них везде говорят: в религии («верь в Господа») или в научной лаборатории («верь своим глазам»), его надеются заслужить политики в ходе агитационных кампаний («верьте мне»), его скрепляют рукопожатием при коммерческих сделках («мое слово нерушимо»). Они ощущаются и в городе, проявляясь в повседневной жизни: во взаимодействии между людьми, группами и институтами, в отношениях между городом и горожанином. Доверие может влечь за собой различные обязательства и ограничения во времени и поведении, может не быть взаимным и даже сопровождаться угрозами. Доверие предполагает наличие порядка и общепринятых норм поведения. Но как оно работает?
По мнению политолога Фрэнсиса Фукуямы, доверие составляет основу рыночной экономики: «Одним из главных уроков изучения экономической жизни является то, что благополучие страны, а также ее конкурентоспособность определяются одной универсальной культурной характеристикой — присущим ее обществу уровнем доверия»6. Это можно проиллюстрировать таким примером: покупатель и продавец решают заключить сделку, но договариваются, что принесут на встречу закрытые сумки и обменяются ими не открывая. Какие социальные императивы побудят покупателя положить в свою сумку всю оговоренную сумму денег и рискнет ли продавец своей репутацией, обманув покупателя? Фукуяма считает, что рынок без достаточного уровня доверия подрывает собственную репутацию. Со временем коммерческая структура, неспособная регулировать себя и выполнять условия сделок, потеряет клиентов или будет вынуждена платить высокую цену за их лояльность. В конечном итоге отсутствие доверия дорого обойдется городу.
В городе Фукуямы все сводится к рыночным отношениям, все имеет цену и подлежит обмену. Ты вкладываешь деньги, чтобы что-то получить: А доверяет B, чтобы произошло X. Именно доверие, утверждает Фукуяма, способствовало возвышению Запада — оно выразилось в верховенстве закона в противовес абсолютизму, в веротерпимости, обеспечивавшей равенство всех купцов на торговой площадке, и возникновении урбанизма, освобождавшего людей от старорежимных обязательств. Именно доверие создало Амстердам XVII столетия.
Роберт Патнэм, автор «Боулинга в одиночку», предлагает альтернативное определение доверия. Он говорит о связи между доверием и общением; доверие появляется, когда мы находимся вместе: в объединениях соседей и профессиональных ассоциациях, командах игроков в боулинг и церковных приходских общинах. Доверие исчезает, когда мы меньше времени проводим друг с другом: «Люди, доверяющие друг другу, вообще являются хорошими гражданами, и те, кто больше участвует в жизни сообщества, сами больше доверяют другим и больше заслуживают доверия»7. Таким образом, доверие приумножает социальный капитал — «валюту», которую можно «прибыльно обменивать» целым рядом способов. Согласно этой точке зрения, ты доверяешь людям не только потому, что это дает мгновенную выгоду, но и потому, что доверие приносит пользу в долгосрочной перспективе.
А вот еще одна точка зрения: немецкий социолог Никлас Луман считает доверие средством контроля над будущим — сложным символическим способом снижать риски. Другие утверждают, что доверие может существовать только там, где соблюдаются права личности. В тоталитарных государствах и при диктаторских режимах доверие становится синонимом неповиновения — а то и революционным актом. В условиях репрессий в Чехословакии Вацлав Гавел расценивал доверие как одну из стрел в колчане «силы бессильных».
