Олимпиада вызвала колоссальный всплеск патриотического энтузиазма и, как результат, подтверждение положений Пакта. Некоторые западные дипломаты обращают внимание на то, что чем сильнее они, неправительственные организации или журналисты критикуют китайское руководство, тем больше, по–видимому, возрастает, а не падает популярность режима внутри страны. В июле 2008 года «Пью ресерч сентер» опубликовал результаты исследования, которые в Китае позднее широко цитировали:
С нетерпением ожидая Пекинскую олимпиаду, китайский народ выражает необычно глубокое удовлетворение тем, как идут дела в стране и в национальной экономике. Более 8о% населения имеет положительное мнение по обоим вопросам, и с такими показателями Китай занимает первое место среди 24 стран, оценивавшихся по этим двум критериям в 2008 году. Эти результаты свидетельствуют о серьезном повышении национальной самооценки по сравнению с началом десятилетия.
Государственные СМИ Китая и блогосфера ухватились за эти данные. В не меньший восторг привела их книга «Как жители Азии относятся к демократии», опубликованная во время Олимпиады. В изданной Колумбийским университетом работе сравниваются восемь восточноазиатских стран. Авторы книги сделали вывод, что уровень поддержки режима в Китае является наивысшим. В меньшей степени граждане довольны правительством в странах, так или иначе ассоциирующихся с демократией — в Южной Корее, на Тайване, на Филиппинах, в Гонконге и Японии (она заняла последнее место). Методология исследований почти не вызывала сомнений. По–видимому, опросы точно отражали настроение в тот момент — пренебрежение критикой и гордость на волне успехов. Последняя была подкреплена высшим результатом Китая на Олимпийских играх: страна завоевала 51 золотую медаль.
В течение месяца проведения спортивного праздника многие районы Пекина будто вымерли. Многим людям, обычно получавшим визы, было отказано во въезде. Отели (по крайней мере, не расположенные вблизи Олимпийской деревни) сообщали о низкой наполненности. Полезный «юридический справочник» предписывал спортсменам, официальным лицам, репортерам и зрителям правила поведения. Им рекомендовалось избегать «подрывной деятельности» либо «демонстрации плакатов религиозной, политической или расовой тематики». Единичные протесты приверженцев секты Фалуньгун и движения «Свободный Тибет» имели место, но если они попадали в поле зрения западных съемочных групп, их бесцеремонно прекращали. Некоторые веб–сайты были заблокированы, другие — разблокированы после официальных обращений, переданных через МОК, — но только для того, чтобы большинство их снова заблокировать после Игр. Жители Пекина рассказывали, что внезапно был введен ряд странных норм. Так, в ресторанах из опасения вызвать недовольство иностранцев перестали подавать собачье мясо, а некоторым магазинам запретили продавать джин: чиновники заявили, что он может быть использован для изготовления «коктейля Молотова».
Практически сразу после прибытия в Пекин холодным ноябрьским днем я отправился на прогулку вокруг олимпийского стадиона — «Птичьего гнезда». Я хотел почувствовать дух происходящего. Основное ощущение — некоторое похмелье. Само здание, спустя всего несколько месяцев после Игр, выглядит слегка обшарпанным. Цена билета вряд ли оправдывается беспорядочной выставкой костюмов в одном из углов стадиона. Полиция по непостижимой для меня причине строго охраняет финишную прямую беговой дорожки. Тем не менее туристов, особенно из других районов Китая, меньше не становится. Они держат наготове камеры, чтобы заснять национальный стадион.
Я думаю о том, действительно ли Олимпийские игры ознаменовали успешный выход Китая на мировую арену — или же просто обеспечили ему краткую передышку перед возвращением к суровой действительности. Николас Беклен из «Хьюман райтс уотч» напоминает мне, что в Китае наказание за более чем 6о составов преступлений предусматривает смертную казнь. Среди них есть и ненасильственные преступления, например, уклонение от уплаты налогов. Здесь казнят больше людей, чем во всех остальных странах мира вместе взятых. Смертная казнь превратилась в большой бизнес: до 95% органов для коммерческой трансплантации в Китае получают от казненных преступников. Кроме того, действует политика «одна семья — один ребенок», этот самый наглядный пример продолжающегося вмешательства государства в частную жизнь граждан. Официальное мнение на сей счет гласит, что политика, начало которой было положено 30 лет назад, предотвратила появление на свет 400 миллионов китайцев, которые могли бы затормозить экономический рост и подорвать социальную стабильность. Экономисты предсказывают значительный дефицит рабочей силы в среднесрочной перспективе, по мере старения нынешнего поколения. Эта часть проблемы обсуждается относительно открыто. Редко упоминаются другие последствия политики «одна семья — один ребенок»: инфантицид, принудительное усыновление и другие нарушения прав человека.
Мы обсуждаем извилистую тропинку, на которую вступил Запад. Беклен считает, что политики — не единственные, кто заслуживает порицания. Политики в своих решениях ориентируются на крупные корпорации. По мнению Беклена, международные юридические фирмы все меньше хотят критиковать Китай из опасения потерять бизнес. То же самое происходит с медиаконгломератами, да и почти со всеми коммерческими предприятиями. Беклен считает, что основная проблема — не принципы (Китай подписал 14 международных соглашений о защите прав человека и настаивает на «прогрессе» в этой сфере), а необходимость сохранить лицо. Причина подавления инакомыслия заключается в стремлении диссидентов критиковать Китай перед иностранцами. Задача состоит в том, чтобы найти новый язык и новые механизмы для решения этих проблем. Повестка времен холодной войны с ее удобными постулатами об одной системе, озаряющей человечеству путь, и другой, морально деградирующей, давно изжила себя. Такие темы, как многопартийные выборы или свобода выражения, а также отношение к ним населения, в условиях современного и приобретающего вес Китая выглядят все более сложными и многозначными. «Правозащита должна развиваться, — полагает Беклен. — Нам необходимо найти новый язык для общения с людьми, которые выросли с привычкой к консюмеризму и к однопартийной системе».
Складывается впечатление, что в оборот вернулись многие сомнительные приемы. Коррупционные скандалы не затихают. Наиболее громким оказался случай, когда несколько детей умерло, а тысячи заболели, отравившись молоком, к которому был подмешан меламин — вещество, используемое в пищевой промышленности для фальсификации анализов. Официальные СМИ в очередной раз начали с попытки замять дело, но им не удалось утаить его подлинные масштабы. Эта история привела к дальнейшему падению репутации китайской продукции в мире. Власти пригрозили производителям пищевых продуктов и лекарств наказанием — вплоть до смертной казни, если они используют кризис в качестве предлога для того, чтобы обойти существующие требования.
Глобальный экономический спад — главная тема моей беседы с Майклом Петтисом, профессором школы управления Гуанхуа при Пекинском университете, и его студентами. Несмотря на субботний вечер, он проводит семинар по макроэкономике с и молодыми людьми в холле экономического корпуса. Петтис предлагает одному из учащихся модерировать дискуссию. Студенты с различных точек зрения анализируют прогнозы глубины рецессии, налоговую реформу, ликвидность банковского сектора, опасности инфляции и дефляции. Они обсуждают, в какой степени кризис уже затронул Китай и насколько могут снизиться темпы роста. Петтис дает студентам возможность высказываться, только изредка вмешиваясь в разговор. Он спрашивает своих подопечных, видели ли они недавно телеинтервью с премьер–министром об экономической ситуации: «Вэнь выглядел по–настоящему напуганным. Похоже, они действительно чего‑то боятся». Студенты кивают. «Чего же?» Ответа нет.
