Я решил, что сначала следует засвидетельствовать свое почтение Самому. Когда я приехал к мемориалу Чан Кайши, мне сказали, что называется он теперь иначе. Правительство ДПП старалось демонтировать как можно больше памятников Чан Кайши. Со временем оно вынуждено было восстановить монумент человеку, который сражался с Мао в ходе Гражданской войны в Китае, проиграл и в 1949 году бежал на Тайвань, где 25 лет возглавлял правительство в изгнании. Национальный мемориал демократии (так его сейчас называют) расположен в роскошном парке, где находятся также Национальный театр и Национальный концертный зал, — копии вашингтонских Мемориала Линкольна и Национальной аллеи. Не приходится удивляться тому, что многое в современном Тайване смоделировано по американскому образцу: на протяжении многих лет США были спонсором и казначеем диктаторского режима. Имело значение только одно: Чан был против коммунистов.
Я поднимаюсь по 89 ступеням (Чан умер в возрасте 89 лет) и приближаюсь к гигантской фигуре сидящего улыбающегося человека с тростью. Ту же позу воспроизводят другие статуи Чана по всему острову. Расположенный внизу музей разочаровывает. Стены увешаны фотографиями, на которых Чан изображен с мировыми лидерами (по крайней мере с теми немногими, чьи страны признали Тайвань после удачной поездки Ричарда Никсона в 1972 году в материковый Китай в рамках «теннисной дипломатии»
[22]). К титулованным друзьям Чана относились генерал Сомоса из Никарагуа, Аугусто Пиночет из Чили и другие сомнительные типы. Музейные экспонаты–долгожители — два черных сияющих «Кадиллак Флитвуд», один из 50–х годов, другой из 70–х, трехтонные лимузины–монстры, из окон которых Чан обозревал свой остров.
Противоречивая история Тайваня вскрывает интригующие детали практики двойных стандартов времен холодной войны. Пока страна считалась прозападной, ее подход к демократии и ситуация с правами человека замалчивались. В значительной степени это относится и к Чану с его военным положением. Затем, как только правительство Тайваня действительно предоставило народу политические свободы, Запад бросил остров на произвол судьбы, сделав ставку на авторитарный материковый Китай.
Этот вопрос постоянно поднимает Деннис Энгбарт, американский журналист, давно живущий на Тайване. Он потратил значительную часть жизни, пытаясь убедить тех, кто готов его слушать, что тайваньская демократия является примером для подражания и что Западу не следует от нее отказываться. Однако к нему мало кто прислушивается. Энгбарт страстно защищает независимость Тайваня, которую, по его мнению (и мнению других людей, поддерживающих ДПП), ставят под угрозу, с одной стороны, развитие Китая, его деньги, а с другой — противоречивая политика Запада. Энгбарт напоминает мне, что в 1996 году, когда тайваньцы провели первые полностью демократические выборы, американцы еще делали вид, что им не все равно. Китайское правительство пыталось не допустить демократического эксперимента, организовав военные учения у самого побережья острова. Президент Клинтон отправил два авианосца, чтобы гарантировать безопасность выборов. Энгбарт утверждает, что немногим более чем за десятилетие Тайвань прошел большой путь, обогнав по части демократии Гонконг и став путеводной звездой для других стран. Какая еще страна может похвастаться многопартийными выборами, свободой слова, улучшающимся положением дел с правами человека, а также ВВП в 30 тысяч долларов на душу населения в год — и все это спустя такое короткое время после окончания диктатуры, просуществовавшей полвека? «Это редкий случай демократии, идущей снизу, хотя некоторые не понимают этого», — считает Энгбарт. По его словам, всеми своими успехами Тайвань обязан только себе. Чем больше Тайвань демократизируется, тем меньше, кажется, это кому‑нибудь интересно. Особенно явно свою приверженность двойным стандартам выказала администрация Буша. При всем рвении неоконсерваторов к «распространению демократии», Белый дом рассматривал Тайвань — и в особенности последовательное до упрямства правительство, сформированное ДПП, — как препятствие к прогрессу в отношениях с Китаем. «Буша огорчали попытки Тайваня двигаться вперед по пути демократии», — говорит Энгбарт.
Кроме нескольких латиноамериканских стран — реликтов старой диктатуры, — и еще одной или двух, ни у кого больше здесь нет официальных представительств. Часть городского центра, где стоит сверкающая башня Тайбэя-101 (до недавнего времени — самое высокое строение в мире), выглядит современно. Но в сравнении с некоторыми городами континентального Китая большинство зданий выглядят старыми и слегка обветшалыми. Машины тусклее. Мотороллеры здесь, на Тайване, — самый популярный вид транспорта, создающий ощущение суматохи. Большинство мест в городе смотрятся музейными экспонатами, старой Америкой, чьи приоритеты с тех пор изменились.
Эндрю Ян из Китайского совета по перспективным политическим исследованиям знакомит меня с некоторыми статистическим данными. Инвестиции Тайваня в континентальный Китай достигли поразительной цифры 70 миллиардов долларов, почти догнав американские. Другими словами, Тайвань и Китай уже тесно взаимосвязаны, и это именно тот вариант, который устраивает бизнес–сообщество Тайваня. Ян утверждает, что идти на попятный не хочет никто. Согласно недавнему опросу общественного мнения, несмотря на то, что за политическое объединение с Китаем выступает менее 12% населения, полную независимость Тайваня поддерживают всего 17%. Изменения будут происходить медленно, но они произойдут, и экономические интересы возобладают. «Большинство хочет сохранения статус–кво, чтобы дать следующему поколению возможность определить статус Тайваня, — рассказывает Ян. — В настоящий момент люди хотят развивать с материком связи иного рода».
Такова стратегия нового правительства Тайваня, которое без зазрения совести устанавливает тесные связи с китайскими коммунистами. Обеспечить мир — и продолжать экономические контакты. По мнению Яна, ни одна из двух основных тайваньских партий не готова обменивать гражданские свободы на экономический рост:
У нас здесь 98 политических партий, в том числе и собственная коммунистическая. Мне нравится привозить китайских официальных лиц в здание Центральной администрации и показывать толпу сторонников Фалуньгун, протестующих снаружи. Я говорю им, что когда они разрешат это и религию, тогда и добьются прогресса.
Но при таком большом числе тайваньцев, приезжающих на материк или работающих там (более 1 миллиона из 23 миллионов человек регулярно ездят в Китай или кратковременно проживают там), у меня возникают сомнения. Если материковый Китай поглотит остров, может оказаться, что нынешние гражданские права — не такая уж и ценность.
Практически сразу после возвращения Гоминьдана к власти было подписано соглашение об открытии чартерных рейсов между Тайбэем и городами континентального Китая. В декабре 2008 года количество маршрутов увеличили: ежедневно совершается более дюжины полетов, и число пунктов назначения увеличивается. Со временем влияние личного опыта окажется более значимым, чем политические соображения, поскольку люди видят экономические преимущества интеграции с континентальным Китаем, еще более привлекательным благодаря обещанию автономии по образцу Гонконга. Останется ли в этом случае Тайвань таким, каков он сейчас: странной смесью Америки 50–х годов, старинных китайских обычаев, японских традиций и чувства вызова, которое часто возникает в изоляции? Сомневаюсь. Или же этот остров являет собой случай, обратный кубинскому «держись, пока можешь», — то есть попросту ожидает, что неумолимая китайская держава рано или поздно поглотит его без единого выстрела?
