Когда Путина спросили, что он ответил бы критикам, обвиняющим его в ограничении свободы СМИ, он ответил:
Очень просто. У нас в России никогда не было свободы слова, поэтому я не понимаю, что может подавляться. Мне кажется, что свобода — это возможность выражать свое мнение, но должны существовать определенные границы, очерченные законом.
Это российская версия сингапурского понятия «маркера», хотя здесь обычно пределы очерчены лестничной клеткой, а средством служит и полуавтоматическое огнестрельное оружие. Журналисты, наряду с небольшой группой активистов движения за гражданские права и адвокатов, нарушают, по словам обозревателя Марии Липман, условия российского эквивалента «Пакта о неучастии». Общественность соглашается не вмешиваться в политику, получая взамен шанс воспользоваться выгодами энергетического бума.
Сейчас, когда Россию потрясает глобальный кризис, путинская эра, возможно, подходит к концу. В 2000–2008 годах Путин стоял во главе страны в период самого заметного экономического роста и самой прочной политической стабильности, какие стране довелось пережить в течение жизни целого поколения. И каким был рывок: страна, почти разорившаяся в 1998 году, накопила третьи по величине в мире валютные резервы. Показатель ВВП на душу населения вырос с менее чем г тысяч долларов в 1998 году до 9 тысяч долларов в начале 2008 года. Со ставкой подоходного налога всего 13% и бесплатной передачей каждому россиянину в собственность его квартиры совокупный чистый доход оказался выше, чем предполагалось. В отличие от многих западных стран, ипотечные и потребительские кредиты для России не стали проблемой. Все это стало возможно благодаря стремительному подорожанию сырья на мировых рынках. Увеличение цены барреля нефти на 1 доллар увеличивал денежные поступления в казну на 1 миллиард долларов. Кремль с осторожностью подходил к составлению бюджета, предполагая снижение цен на сырье, и организовал Стабилизационный фонд, куда из доходов были направлены 160 миллиардов долларов. Считалось, что этого должно быть достаточно для защиты от внезапных потрясений.
Однако выиграли далеко не все. Большинство пенсионеров едва сводят концы с концами. Некоторые люди остались без жилья из‑за афер застройщиков. Другим не удается встать на ноги после столкновения с финансовыми пирамидами времен предыдущего экономического кризиса. Незащищенные члены общества продолжают страдать, как и в 90–е годы. Но дело в том, что немало людей довольно успешно вели дела и считали себя достаточно свободными в частной жизни. У кого дела шли хорошо, у того они шли очень хорошо. Спортивные автомобили, дизайнерские магазины и дорогие рестораны к середине 2000–х годов стали нормой для небольшой, но весомой доли населения больших городов. Говорили, что в Москве подают лучшие за пределами Японии суси. Столица России — счастливый обладатель большего числа БМВ 6–й серии, чем любой другой город мира. Прогнозировалось, что Россия перегонит Германию и станет крупнейшим в мире потребителем роскошных автомобилей. Это изобилие помогло возрождению национальной гордости — веры в то, что россияне смогут снова высоко держать голову, находясь в компании представителей других стран. Эта самоуверенность продолжает проявляться в смеси гордыни и обиды.
Путин обещал своему народу новый Пакт — или, вернее, возвращение прежнего: контроль над публичной сферой снова приобретают те, «кто в этом разбирается», а взамен население получает утраченную безопасность. Хотя процветание стало уделом немногих, восстановление основ означало, что работники бюджетной сферы и другие граждане, которым не досталась доля богатства, получат по крайней мере стабильность и регулярную заработную плату. Основная разница между путинским и советским режимами заключается в отношении государства к частной сфере. Путин не имел намерения восстанавливать запрет на выезд за границу или указывать людям, где им жить или работать. Граждане могут отправляться куда захотят и жить, как им заблагорассудится, — пока не создают проблем.
В этом отношении Путин оправдал ожидания. Благосостояние, которого были лишены несколько поколений россиян, оказалось отличным антидотом от политической активности. Концентрация власти в руках Путина и элиминация альтернативных источников власти привели к полнейшему безразличию к политике общества, усыпленного потреблением.
Многие журналисты продолжали рисковать даже в путинскую эпоху. Но многие мои знакомые выбрали спокойную жизнь. Зачем раскачивать лодку, если есть возможность наслаждаться жизнью, отдавая в виде налогов чуть более 10% дохода, проводить отпуск в Сен–Жан–Кап–Ферра и жить в одном из многих охраняемых коттеджных поселков, которые как грибы растут на окраинах Москвы? Такой компромисс похож на избранный моими сингапурскими друзьями — с той разницей, что многие из этих людей в начале 90–х годов защищали нарождающуюся ельцинскую демократию и с жаром участвовали в политических дебатах.
Они присоединились к всемирному Пакту и воспользовались предоставленными им привилегиями. Вспоминаю один из майских вечеров 2008 года в Москве. Рекламный щит напротив Большого театра напоминал прохожим, что Россия только что победила Канаду в финале мирового чемпионата по хоккею и что «Зенит» из Санкт–Петербурга одолел «Глазго рейнджере» в финале кубка УЕФА в Манчестере. «Мы делаем это лучше», — гласила реклама. Главное — драматическое сражение за кубок Лиги европейских чемпионов между «Манчестер юнайтед» и моим клубом, «Челси», — было впереди. Говоря словами одного из российских болельщиков, это означало, что Москва «взрослеет». Хотя я был в России свидетелем многих разительных перемен, но все же остолбенел, увидев карнавал на Красной площади, английских футбольных фанатов, которым позволили въехать в страну без виз и которые гоняли мяч неподалеку от мавзолея Ленина, и спекулянтов, торгующих билетами. Это немаловажное пиар–достижение Кремля вскоре потускнело на фоне еще большего успеха.
В ту субботу проходил финал конкурса «Евровидение». Моего друга, рок–промоутера Артемия Троицкого, пригласили на передачу Второго канала наряду с тщательно отобранными звездами эстрады и их поклонниками. Ток- шоу в прямом эфире давно остались в прошлом — власти не желали рисковать из‑за озвучивания нежелательных высказываний, — но здесь речь шла о чистом развлечении. Под открытым небом соорудили сцену, чтобы отслеживать реакцию московской публики на событие, происходившее в Белграде, столице Сербии. Меня удивило и заинтриговало то, что мне разрешили присоединиться к Троицкому, но, принимая во внимание бесталанность британского участника, я решил помалкивать. Британец выступил последним. Я не высовывался. Российская баллада в исполнении одного из самых известных певцов страны, Димы Билана, уверенно шла к победе. Когда Билан закончил свое победное исполнение песни «Поверь» (Believe), расстелив на сцене российский флаг, трансляцию переключили на московскую студию. Люди среднего возраста в меховых шубах, похоже, имеющие отношение к шоу–бизнесу, хватали микрофон, чтобы заявить, что Билан заслужил победу, что его успех доказывает величие России и даже — что все они должны благодарить премьер–министра и президента за победу. Когда дело дошло до Троицкого, он сказал, что, по его мнению, песня была дрянь, а славянские страны и те, кто раньше входил в Советский Союз, заранее договорились о том, какими должны быть результаты голосования. Все вокруг просто задохнулись от возмущения. «Предатель!» — закричала одна женщина. «Я думала, вы патриот», — заявила вторая. «Я уважала то, что вы делаете, — сказала третья, — но теперь я вижу, кто вы такой».
