– Это что сейчас было? – спросила Агнесса, провожая взглядом Чарлика.
– Почему ты не на работе?
– А тебя ждать, это не работа?
– А ты меня ждала?
– Я всегда тебя жду.
– А кто девочек пасти будет?
– Лелик вполне справляется.
– Так, может, я Лелика и поставлю старшим?
– Ты же сам сказал, чтобы я Пантелея ждала. Я уже и клофелин приготовила.
– Так, может, он у тебя уже был и переспал с тобой? Без клофелина.
– Что ты такое говоришь? – с обидой сказала Агнесса и легким грациозным движением скинула с себя халат. Но только затем, чтобы надеть другой, непрозрачный.
– Обиделась?
– Нет, – ответила она, подошла к бару, вынула оттуда бутылку виски, взяла бокалы, плеснула на два пальца себе и ему.
– А закуска? – спросил Сафрон.
– А по-американски?
– Круча не советует.
Всякий раз после встречи с этим ментом Сафрон чувствовал себя волной, разбившейся о железобетонный пирс. Как ни старался, он не мог сдвинуть с места эту глыбу. Не было бы так обидно, если бы Круча был старше, чем он. Но нет, они одного возраста.
– Круча?
– Закусывать, говорит, надо.
– Тебе?
– Тебе!.. Интересуется он тобой. Вопросы постоянно задает. Может, знает что-то такое, чего я не знаю?
– А чего ты не знаешь? – спросила Агнесса, поставила бокал, подошла к Сафрону, обвила руками его шею и затуманенно посмотрела в глаза. – Как мы с тобой в военкомате любовью занимались?
Сафрон кивнул. Была у них такая фишка. Они покидали место преступления, нагруженные стволами, а у Агнессы вдруг зачесалось. Вот она прямо на месте и зажгла. Презирая опасность! Да, это было здорово.
– Сколько мы стволов тогда увели? Круча знает, кто там дежурного усыплял.
– А кто мужика на Первомайской усыпил?
– На какой Первомайской? – Агнесса медленно отстранилась от него.
– Мужика усыпили, а хату выставили.
– А я здесь при чем?
– Круча спрашивал.
– Если я военкомат ограбила, то и мужика могла усыпить. Он хоть симпатичный, этот мужик?
– Не знаю.
– А то обидно будет, если мне какого-то урода пришьют.
– Нет, Первомайскую он тебе не шьет, – сказал Сафрон и пожал плечами. – Просто упомянул, что там клофелинщица работала, и тебя вспомнил.
– А ты что сказал?
– Сказал, что ты только любовью своей можешь усыпить.
– Любовью я могу разбудить. Мертвого. А живого да, сумею усыпить. Показать? – Агнесса толкнула его на диван, расчехлила, скинула халат, опустилась на колени.
Сафрон кивнул и закрыл глаза. Именно на это он и намекал.
Уголовники называют потерпевших терпилами. Глядя на Кучеркова, Степан готов был согласиться с таким вот определением. Кучерков вел себя как самый настоящий терпила.
– Нет, это не она.
Степан показал ему фотографию Агнессы. В глазах этого субъекта мелькнуло узнавание, но признания не последовало.
– А вы хорошо присмотритесь.
– Говорю же, нет, – хныкающим тоном сказал потерпевший.
Вроде бы здоровый мужик, на вид крепкий, а расклеился, как баба. Потому что страшно ему было.
– Агнесса ее зовут.
– Не знаю.
– Она у Сафрона на первых ролях. Команда у нее своя, – сказал Степан, не сводя глаз с Кучеркова. – Девочки-проститутки, мальчики-сутенеры. Если честно, я и сам с ней связываться не хочу.
– Вот видите.
– И предъявлять ей не собираюсь. Так, чисто для сведения. Оперативная, так сказать, информация.
– Мне-то что.
– Мог бы просто сказать, как мужик мужику, она или нет.
– Нет. – Кучерков отвел в сторону взгляд.
– Страшно?
– А чего страшно-то, если это не она?
– Но ты же знаешь, кто такая Агнесса. Она же говорила тебе, что с ней лучше не связываться.
– Да никто мне такого не говорил. Не знаю я никакую Агнессу.
– Значит, предупреждала. Но это правильно. Если ты не знаешь, то я тебе скажу, что она даже Сафрона заклофелинить хотела в свое время. Не восприняла его всерьез. Думала, что лох. У нее на них аллергия. Почувствует в мужике лоха, и рука сама к клофелину тянется. Это не она виновата, а ты. В том, что лох.
– А вот оскорблять не надо! – встрепенулся Кучерков.
– Я тебя не оскорбляю, всего лишь констатирую факт. Крутые мужики баб не боятся. А ты трясешься как осиновый лист, противно смотреть. Я же не прошу тебя дать показания под протокол. Просто скажи, она или не она. Никто не узнает. Обещаю.
– А ты не лох? – спросил Кучерков, обиженно глядя на Степана.
– А ты в глаза мне посмотри. Видишь там страх?
Кучерков попробовал смотреть ему в глаза, но хватило его ненадолго.
– Сам же сказал, что не хочешь связываться с Агнессой, – сказал он.
– Не хочу связываться с ее адвокатами. Это совсем другой страх. Боязнь остаться без доказательств. А откуда им у меня взяться, если ты язык в задницу засунул?
– Я же просил без оскорблений.
– Извини, брат, не могу. Был бы ты каким-нибудь доходягой, я бы над тобой сжалился. Но ты мужик фактурный, такими гвозди можно забивать. Тебе сейчас в народной дружине надо быть, бандитов отлавливать, а ты!.. Про язык в заднице говорить?
– Да, Агнесса это была, – не выдержал мужик.
– Так, а ну-ка вдохни свежий воздух!
Кучерков пожал плечами, но выполнил это странное распоряжение.
– Чувствуешь, дышать легче стало. Это совесть тебя отпустила.
– Совесть!.. Где она была, когда я эту Агнессу подцепил?
– Где ты ее подцепил?
– Смотрю, не идет, а пишет. Я так ей и сказал, потом спросил, почему такое сокровище без охраны. Слово за слово, так и договорились. Я ее домой привез. Ну а дальше ты знаешь.
– Она к тебе потом подходила?
– Да, сказала, что прикололась, и деньги вернула, которые увела.
– Вернула?
– Все до копейки.
– А почему ты заявление не забрал?
– Она сказала, что не надо. Это, говорит, не страшно. Лишь бы я зла не держал.
– Ну, если деньги вернула, то заявление можно и забрать.
Степан уже понял, что на этом случае Агнессу не прищучить. Если так, то почему бы не закрыть дело за отсутствием состава преступления? Деньги-то возвратились к законному владельцу.
