Можно увидеть в этом и невыносимость постоянного наблюдения чужих страданий: все-таки в традиционном обществе бабки не каждый день принимали роды, и уж во всяком случае не несколько родов в день подряд, и старшие женщины всегда могли помочь младшим родственницам, то есть психологическая нагрузка у акушерок была значительно меньше. И это будет правдой. Можно — садистичность советской власти, культуры и медицины в том числе. И это тоже будет правдой. Но в нашем рассмотрении архетипа Деметры мы увидим необходимость принятия женщиной страданий и мук. С точки зрения женщины, идентифицирующейся с Деметрой, все другие матери также должны принять страдания и испытывать муки. Этот же (ненормальный в общем-то) взгляд разделяют религии, говорящие о родовых муках как наказании, которое женщина несет за первородный грех.
Врачебная власть (как и всякая власть) — это вообще искушение, а тут на нее накладывается исключительность момента, когда женщина практически беспомощна (чему способствуют в большой степени и усилия самих врачей, и традиции современной медицины). Так расцветает властность Деметры, хозяйки деторождении, а женщины-акушерки распоряжаются этой властью как своей собственной. Кстати, в современном «родовом фольклоре» (историях, рассказываемых роженицами в кругу своих товарок) считается, что гинекологи и акушерки сами легко не рожают. И в этом видится некое «возмездие» за незаконно принятую власть и божественные полномочия.
Собственно, власть Деметры — это и власть матери над детьми. Женщина может воображать некое идеальное дитя и жестоко наказывать детей, не соответствующих этому идеалу. Это происходит как с неродными детьми (особенно часто), так и с родными. Это тема для меня достаточно болезненна, но и слишком обширна и, к сожалению, слишком актуальна в нашей стране и культуре (вообще достаточно спокойно относящейся к насилию в семьях), чтобы можно было привести пару-тройку примеров и на этом успокоиться. Но и уделить ей достаточно места в нашей книге мы не можем. Собственно, вряд ли в таких случаях речь идет именно об «идентификации с архетипом Деметры», потому что свою власть жестоким образом проявляют как женщины, так и мужчины. Но эта власть — безусловно в ведении Деметры, и принятие на себя беспрекословных «божественных» функций близко к идентификации с богиней. Однако речь здесь уже идет об ипостаси Разрушающей и Ужасной матери, несущей погибель своим детям.
Чересчур «щедрая» и «заботливая» мать, зациклившаяся на этой роли, может стать сверхопекающей и от того не менее ужасной. Обычно она живет без мужа или не имеет с мужем эмоциональной связи, а смысл своего существования видит лишь в детях и вовсе не собирается отпускать их в самостоятельную взрослую жизнь, полагая, что без мамочки они никак не обойдутся. «Ты для меня всегда ребенок», — довольно сообщит такая мать. Прежде всего потому, что саму себя она не видит в иной роли. Такая женщина, идентифицировавшаяся с архетипом матери, может как «задушить своей любовью», так и холодно и властно подавлять любое сопротивление и попытки к бегству. Занимательные и ужасающие истории на эту тему уже были рассказаны в предыдущих книгах
[32], да и повседневная жизнь дарит нам их на каждом шагу, так что повторяться нет смысла. Важно уметь увидеть уже не лицо матери, а «маску Деметры» — лик женщины, одержимой архетипом.
Не менее ужасной по воздействию на окружающих может быть судьба «страдающей матери». Вспомним тут жутковатых героинь Людмилы Петрушевской. Впрочем, и в жизни встречаются люди (и женщины, и мужчины, кстати сказать), которые предпочитают быть страдальцами, безмолвно обвиняющими других в своем несчастье. Если пытаться обнаружить в этом зачастую довольно абсурдном и вредном поведении влияние какого-то греческого женского архетипа, то, скорее всего, мы найдем здесь роль Деметры (страдающая мать) или Коры-Персефоны (страдающая возлюбленная или жена). Выйти из этой роли в рамках личных отношений помогла бы и яростная Гера, и не менее страстная Афродита. В социальной жизни с привычной ролью жертвы поможет справиться рассудительная и деловая Афина. Остальные греческие богини, пожалуй, не окажутся тут особенно сильны. Геката может помочь увидеть судьбу, но круто изменить жизнь в этой ситуации ей будет сложно. Гестия даст лишь уход в себя и смирение, а роль жертвы сохранится. Артемида не сможет ярко проявиться в женщине, которая находит своеобразное удовольствие или выгоду от того, чтобы быть жертвой.
Универсальных рецептов выхода из идентификации быть не может. Можно лишь надеяться на осознание этого как факта и способность переключиться на другой архетип. В каждом случае необходимы определенные личные усилия для изменения ситуации. В данном отношении окажутся полезными книги, посвященные именно изживанию «роли жертвы»
[33]. Здесь, как и везде, не может быть такого лекарства, которое поможет всем и всегда.
Сработать в нужном направлении может вообще все что угодно — любое происшествие, которое внезапно даст некое озарение и внутренний толчок к перевороту в своей жизни и дальнейшему развитию.
Путь развития
В отличие от пути развития мужских архетипов, в женских мы не видим четкого поэтапного совершенствования в рамках одной роли. Мужская судьба — это то, что мужчина делает и чего он добивается. Женская судьба — это то, что с нею случается и как она на это реагирует. Во всяком случае, так обстоит дело с точки зрения архетипических сценариев. Поскольку мы выбрали именно этот способ описания мира, нам приходится признавать здесь эти рамки (однако мы постараемся заглянуть и за них).
Очевидно, что роль Деметры начинается с зачатия ребенка и осознания своей беременности; и, как говорят, «дети — это на всю жизнь». Даже в случае прерывания беременности именно архетип Деметры будет горевать и сожалеть или же от него будут защищаться остальные субличности, отражения других богинь. Эта роль обусловлена и биологией, и культурой, и она задана четче всех других ролей. Именно отсюда представление о том, что быть матерью — это главное предназначение женщины. Архетипически это именно так, хотя индивидуально — вовсе не обязательно.
Единственным этапом в развитии этой роли можно считать сепарацию детей от матери. Но сам архетип не дает ресурсов к выполнению этой задачи. Удачное отделение детей от матери происходит, скорее, благодаря осознанным культурным паттернам и личностным качествам (то есть влиянию других «богинь»). В сказках, кстати сказать, этот паттерн присутствует. Как показала Римма Ефимкина
[34], волшебные «женские» сказки о мачехе и падчерице — это сюжет об отделении девушки-подростка от родительской семьи и власти матери (которая уже не «добрая мамка», а «злая мачеха»). Для того чтобы это произошло, и самой матери приходится «умереть» в своей прежней вседающей и всеопекающей роли.
