У профессора с севера страны и его жены была хорошая прочная семья и все шло хорошо, пока у дочери не проявился детский психоз, порожденный вовремя не обнаруженным младенческим кретинизмом, и не начал тревожить родителей. Они просто не могли справиться с психотическим заболеванием своей дочери.
Мне удалось воспользоваться своим знакомством с чиновниками из администрации по попечительству над детьми, и девочке быстро подыскали семью, куда ее отдали на воспитание; это была рабочая семья в одном из южных районов Англии. В этой семье, девочку, отсталую в развитии, но развивающуюся, приняли как выздоравливающую от болезни. Это спасло семью профессора, и сам профессор смог продолжать свою карьеру. Мне было любопытно отметить, что разница в социальном статусе между родителями девочки и теми, кто взял ее на воспитание, не имела значения, в особенности для самой девочки, от которой здесь никто не ждал академических успехов. Кроме того, я был рад, что между родным и приемным домом оказалось большое расстояние.
Часто возникает осложнение: родители считают себя виновными в состоянии ребенка. Они не могут этого объяснить, но не могут не связывать состояние ребенка с мыслями о возмездии за что-то. У тех, кто принял ребенка на воспитание, подобных проблем не возникает, и они легче принимают странного, отсталого, невоздержанного и зависимого ребенка.
Однако как это ни очевидно, я хочу еще раз сказать: ни одной семье нельзя позволять распадаться из-за психоза у ребенка или родителя. Во всяком случае мы всегда должны быть в состоянии предложить помощь, чего пока обычно сделать не можем.
Не знаю, почему в большинстве примеров, которые приходят мне в голову, речь идет о мальчиках. Случайность ли это или девочки умеют лучше скрывать или притворяться, подражая матери и все время пряча свою сущность, подобно нерожденному ребенку внутри них? Я думаю, предположение о том, будто девочка лучше мальчика умеет притвориться, предъявить ложную Самость или, иными словами, легче избегает попадания к психиатру, — содержит в себе некую истину. Психиатр появляется, когда у девочки развивается анорексия, или колит, или когда она начинает представлять проблемы в подростковом возрасте, или в более старшем возрасте впадает в депрессии.
Тринадцатилетнюю девочку привезли ко мне на консультацию за сто миль; ее привез отец, глава местной администрации, у которого кончилось терпение. Я увидел в комнате ожидания недоверчивую девочку и ее готового взорваться отца. Мне необходимо было действовать быстро, и я велел отцу ждать (бедняга!), а сам в течение часа разговаривал с девочкой. Таким образом, встав на ее сторону, я смог вступить с ней в тесный контакт, который продолжался много лет и впредь может быть продолжен. Мне пришлось столкнуться с ее параноидными ложными представлениями о семье. Эти маниакальные галлюцинации относительно семьи основывались, вероятно, на конкретных фактах.
Через час она позволила мне поговорить с ее отцом, который сразу начал важничать и защищаться: он был ответственной фигурой в местной администрации, и то, что девочка рассказывала всем, подрывало его авторитет и положение. Политическое положение отца как представителя местной власти делало невозможным поступить с девочкой так, как следовало, и ясного решения проблемы не было.
Я мог сказать только одно: эта девочка не должна возвращаться домой. В результате она прожила два года в семье замечательной сестры-хозяйки, где была счастлива и где ей смогли доверить заботу о младших детях. Однако со временем девочка начала наведываться в родной дом — возможно, существовала ее бессознательная связь с матерью, бессознательная с обеих сторон — и тут снова начались неприятности.
Когда я услышал о ней в следующий раз, она была с молодыми проститутками в колонии для малолетних преступников. Она там провела год или два, но проституткой сама не стала, потому что антиобщественных тенденций у нее не было. Жившие с ней бок о бок гетеросексуалки смеялись над ее незнанием уличной жизни.
Однако девушка оставалась остро параноидальной. Со временем ее направили в больницу-интернат для неприспособленных к жизни детей, и здесь она стала нянечкой. Она звонила мне в любое время суток, рассказывая о своих бедах в больнице. Сестра-хозяйка и остальные сестры хорошо к ней относились, и пациентам она нравилась; но с ней все время что-то случалось: она лгала, чтобы получить работу, не платила в различные фонды по сохранению здоровья и помощи безработным; она знала, что я ничем ей не могу помочь, и переставала звонить; потом та же история в другой больнице и та же безнадежность. Она оставалась несчастной, а в основе наших отношений лежали мои слова: «Ты никогда не должна возвращаться домой». Никто из живших с ней рядом не мог этого сказать, потому что в сущности это был хороший дом и хорошая семья, и если бы девушка утратила свои параноидальные тенденции, она поняла бы, что эта семья, как и все другие семьи, вполне терпима.
Мы часто терпим поражение, не в силах совладать с психотическим заболеванием, потому что ответственность ложится на больного. Далеко не всегда хотя бы один здоровый родитель продолжает выполнять свои обязанности, и нередко именно здоровый родитель уходит из семьи, чтобы сберечь свое душевное здоровье, даже если это означает оставить ребенка на попечении второго, страдающего психозом родителя.
В следующем случае больны родители.
Речь идет о мальчике и девочке с разницей в возрасте всего в год. Девочка старшая, что в данном случае само по себе неудача. Они единственные дети двух очень больных родителей. Отец — весьма преуспевающий бизнесмен, а мать — художница, которая принесла свою карьеру в жертву семье. Мать совершенно не годится на роль матери, будучи скрытым шизофреником. Она «сделала глубокий вдох», вышла замуж и родила двух детей, чтобы утвердить себя в семейном кругу. Муж обладает маникально-депрессивным характером и близок к психопатии.
Пока мальчик был «чист», мать терпела его — она не досаждала ему, пока он был маленьким. Она постоянно и назойливо проявляла любовь к нему, хотя, насколько мне известно, не физически, и в подростковом возрасте у него произошел шизофренический срыв. Девочка испытывала страстную привязанность к отцу, и это дало ей шанс не заболеть до сорока лет, тогда родители уже умерли, и у нее тоже произошел срыв. Несмотря на это, она успешно занималась бизнесом, продолжив после смерти отца его дело. Ома презирала мужчин, не понимала, почему они считают, что могут командовать женщинами, и доказывала в своей работе, что у. нее есть все необходимое для успеха, в то время как у ее брата не было ничего из того, что необходимо мужчине. Брат женился, создал семью, а потом избавился от жены, чтобы по-матерински растить детей, что делал превосходно.
Со временем, когда прошлое начало постепенно стираться, эта очень больная женщина с преуспевающей, но ложной Самостью обратилась за медицинской помощью. Она пришла, чтобы иметь возможность сломаться, обрести собственную шизофрению, что ей и удалось. На врача, который направил ее ко мне, не произвело впечатления мое письмо. Я еще до начала лечения написал ему, что, если даже лечение пройдет хорошо, женщина сорвется и будет нуждаться в постоянном присмотре. Что ж, она была признана душевнобольной, но потом сумела взять себя в руки, считалась выздоровевшей и была выписана, прежде чем к ней успели применить шоковую терапию и лоботомию, чего она не без оснований боялась.
