— Глаза Инкарцерона, — негромко произнес Финн. — Кажется, они не только смотрят, но и сохраняют увиденное.
— Вот только откуда это все у Блэза? — Кейро вдруг поднял голову. Глаза его расширились. — Что, и я тоже здесь есть?
Не дожидаясь ответа, он бросился к полке, помеченной буквой «К», и, приставив к ней длинную лестницу, легко вскарабкался наверх. Нетерпеливо хватая одну книгу за другой, он раскрывал их и тут же засовывал обратно.
Аттия отправилась к полке «А». Гильдас все так же сосредоточенно читал, и Финн, предоставленный сам себе, в одиночку отыскал книгу со своим именем.
ФИМЕНОН
ФИММА
ФИММИЯ
ФИМОС НЕПОТ
ФИНАРА
Дрожащими пальцами он перелистнул страницу. Его взгляд пополз вниз и завороженно застыл.
ФИНН
Всего там было шестнадцать человек с таким именем, последний — он. Рядом стояли черные, намертво засевшие в памяти цифры номера с его робы. Перед именем он увидел маленький рисунок. Два треугольника, наложенные друг на друга, один направлен вниз, другой — вверх. Вместе они образовывали звезду. Чувствуя, как его подташнивает от напряжения, Финн коснулся ее.
Побежали картинки — он сам, ползущий по белому туннелю. В ту же секунду Финн остановил изображение. Вот каким он был — юное, чистое лицо, искаженное гримасой страха и отчаянной решимости. У него внутри все сжалось.
Он попытался пролистать изображения назад, но эта картинка оказалась первой — до нее не было ничего. Ничего. С бьющимся сердцем он пустил их вперед, помедленнее.
Вдвоем с Кейро. В Дружине. Финн сражается, ест, спит. Вот даже хохочет во всю глотку. Взрослеет, меняется, что-то неуловимое исчезает в нем, в выражении его лица. Взгляд его с каждым новым изображением словно становится жестче, настороженнее; сердито и озабоченно смотрит он из гущи интриг и стычек, виновником которых всегда выступает Кейро. Одна картинка запечатлела момент припадка. Мгновение Финн с ужасом и отвращением смотрел на свое корчащееся, бьющееся в конвульсиях тело и исказившееся лицо, потом поспешно убрал палец, и изображения стремительно понеслись вперед, сливаясь в почти неразличимое мельтешение.
Уловив что-то знакомое, он остановил их. Засада. Две застывшие фигуры — его и Маэстры. Он, наполовину освободившись от цепей, вцепился в ее руку. Девушка, видимо, только что осознала, что попала в ловушку — с ее лица еще не стерлась окаменевшая вдруг улыбка, но в глазах была боль, словно ее ударили.
Финн не мог смотреть дальше и захлопнул фолиант. Громкий стук разнесся в тишине комнаты, так что Гильдас недовольно заворчал, а Аттия подняла голову от своей книги.
— Нашел что-то? — спросила она.
Финн пожал плечами.
— Ничего, чего не знал бы раньше. А ты? — Он вдруг заметил, что она стоит рядом с полками томов на «К». — Почему ты ищешь там?
— Помнишь, Блэз сказал, что Внешнего Мира не существует. Я решила посмотреть имя Клаудии.
Он внутренне похолодел.
— И?
Она быстро закрыла огромный зеленый том и сунула его обратно.
— Ничего. Он ошибся. В Инкарцероне ее нет.
В голосе девушки чувствовалась какая-то непонятная подавленность, но Финн не успел удивиться — сзади раздалось разъяренное шипение Кейро.
— Здесь все обо мне! Все до крохи!
Финн знал, что Кейро осиротел еще в младенчестве и вырос в шайке грязных оборвышей, которые постоянно ошивались рядом с Дружиной — их прижитые где-то на стороне отпрыски, дети убитых ими женщин; некоторые и вовсе брались неизвестно откуда. Выжить в этой жестокой стае, да еще не получив ни одного шрама, ни одного увечья, можно было только отчаянно борясь за каждый кусок хлеба, зубами и ногтями отстаивая свое право на существование. Неудивительно, что Кейро с ожесточением захлопнул книгу.
— Оставьте эту чепуху. — Вот теперь голос Гильдаса действительно был наполнен благоговейным трепетом. Заостренное лицо старика будто светилось изнутри. — Подойдите сюда, я прочту вам нечто стоящее. Это дневник некоего лорда Каллистона, первого из Узников, того, кого называли Стальным Волком. — Он перевернул страницу. — Здесь есть обо всем — о Вхождении Книжников, о тех, с кого начиналось Узилище, об установлении Нового Порядка. По-видимому, первых Книжников было совсем немного, и в начальные дни Инкарцерона они могли говорить с ним — так, как говорили друг с другом.
Все трое собрались вокруг. Книга, которую он держал, была меньше других, к тому же написана от руки, быстрым, царапающим пером. Гильдас постучал по странице пальцем.
— Та девушка была права. Узилище создавалось, чтобы избавить человечество от всего, что отягощало его тогда, но в то же время Книжники не оставляли надежды построить здесь идеальное общество. По их замыслу, мы уже давно должны были зажить жизнью мирных философов. Слушайте.
Он начал читать вслух своим скрипучим голосом.
— Мы подготовились к любому повороту событий, продумали каждую возможность. У нас было все — питательная еда, общедоступное образование, медицина, лучшая, чем Вовне, где устанавливалось отныне господство Протокола. Для поддержания порядка существовало Узилище — невидимый наблюдатель, управлявший течением дел и способный мгновенно наказать ослушника.
И все же…
Мы видим упадок повсюду. Люди разобщены. Идет борьба за территории, множатся распри, возрождаются браки. Возникают все новые и новые группы отщепенцев — уже двое Книжников увели своих последователей, чтобы поселиться изолированно от всех прочих. Они считают, что воры и убийцы неисправимы и угрожают им, — уже убит человек, есть случай нападения на ребенка. На прошлой неделе двое мужчин подрались из-за женщины. В результате вмешательства Узилища оба бесследно исчезли. Я думаю, они уже мертвы, и Инкарцерон переработал их тела. Смертная казнь не была предусмотрена нами, но теперь, когда Узилище обрело полноту власти, оно само решает, что ему делать.
В наступившем молчании Кейро произнес:
— И они правда думали, что все пойдет по плану?!
Гильдас, помедлив, перелистнул страницу.
— Видимо, да, — чуть слышно пробормотал он, но его голос гулко разнесся в напряженной тишине. — Он не пишет, что именно пошло не так. Вероятно, чего-то они все же не учли, и баланс был нарушен. Все могло начаться с какой-то мелочи — слова, ничего не значащего поступка. Трещина в идеально настроенной системе постепенно росла и в конце концов уничтожила ее. Инкарцерон, по-видимому, повел себя не так, как задумывалось, его власть определенно стала деспотичной — но было ли это причиной или следствием? И вот что Каллистон пишет дальше.
Читая, он вел пальцем по тексту, и Финн, наклонившись, увидел, что под строками тянется неряшливый, грязный след, словно и прежде чей-то палец снова и снова отчеркивал их.
— …или же семена зла изначально заключены внутри каждого человека, и даже рай, созданный специально для него, постепенно будет отравлен его вожделениями и завистью к другим? Я боюсь, что мы проклинаем Узилище за то, в чем повинны сами, — все, не исключая меня, ибо и я был одним из тех, кто убивал и пекся только о своей корысти.
