Это экспериментально доказали швейцарские биологи К. Ведекинд и М. Милински (Wedekind, Milinski, 2000). Они придумали игру, в которой студенты должны были жертвовать деньги человеку, лишенному возможности ответить им тем же. Но их щедрость могла быть вознаграждена другими игроками. К концу игры самые щедрые оказывались самыми богатыми. Побеждали добрые. Таким образом, ученые продемонстрировали, как группы способны побуждать к альтруизму через косвенный взаимный обмен, в котором участвует третья сторона.
4.4. Парохиальный альтруизм
Известно, что нами люди часто делятся на «своих» и «чужих», и это отражается на нашем альтруистическом поведении. Одной группе людей («своим») мы более склонны оказывать помощь, чем другим («чужим»).
Альтруизм, ограниченный рамками определенной группы, получил название парохиального («приходского», «местнического») альтруизма (parochial altruism). Название связано с типологией политических культур, разработанной американскими политологами Г. Алмондом и С. Вербе. Они выделили три типа культур: приходская, зависимая и культура участия. Приходской альтруизм является частью приходской культуры. Показано, что поддержка «своих» и ненависть к «чужим», связанные с принадлежностью к определенным религиозным общинам, наблюдаются в разных человеческих культурах. Склонность к приходскому альтруизму значимо связана с частотой посещения церквей и общин. Из шести изученных конфессий сильнее всего этот эффект проявился у прихожан Русской православной церкви.
При острой межгрупповой вражде помощь «своим» и агрессия по отношению к «чужим» в равной мере идут на пользу группе. В человеческих обществах альтруистические действия обоих типов, как правило, высоко ценятся, считаются высокоморальными, героическими, патриотическими и т. п. Люди, склонные к такому поведению, особо востребованы во время войн и конфликтов. Их почитают как героев, сочетающих самоотверженность, искреннюю преданность братьям по оружию и ненависть к врагам.
Есть основания предполагать, что в развитии такого поведения велик вклад генетических, биологически предопределенных факторов. Так, в последнее время все больше накапливаются факты, свидетельствующие о том, что даже самые «высшие» проявления нашей психики — такие, как мораль, — имеют вполне материальную основу; что соответствующие психологические механизмы возникли в результате биологической эволюции.
Гипотеза о том, что альтруизм у людей развивался в комплексе с парохиализмом выдвигается рядом авторов (Choi, Bowles, 2007) и косвенно подтверждается результатами психологических экспериментов (Fehr et al., 2008), в ходе которых было показано, например, что у маленьких детей альтруизм и парохиализм развиваются практически одновременно, примерно в возрасте 5–7 лет, причем у мальчиков и парохиализм, и альтруизм по отношению к «своим» выражены сильнее, чем у девочек. Это объяснимо с эволюционной точки зрения, поскольку в первобытном обществе мужчины гораздо больше проигрывали от поражения в межгрупповых конфликтах, чем женщины, и больше выигрывали в случае победы. Поэтому у мужчин и внутригрупповая кооперация, и враждебность к чужакам должны были развиться сильнее.
Предполагают, что альтруизм у людей изначально был направлен только на членов своей группы и развивался в едином комплексе с враждебностью к чужакам (Choi, Bowles, 2007).
Конечно, наличие эволюционной точки зрения на возникновение парохиального альтруизма не означает отрицания роли воспитания и культурного наследования. В то же время выявляются конкретные области мозга, отвечающие за те или иные аспекты наших моральных суждений. Так, у людей с двусторонним повреждением вентромедиальной префронтальной коры исчезает способность испытывать сопереживание и чувство вины при полном сохранении интеллекта и всех остальных функций мозга. Эти люди на сознательном уровне прекрасно отличают добро от зла, но на практике отсутствие эмоциональной составляющей в механизме формирования моральных суждений приводит к характерным искажениям, отклонениям в работе этого механизма. Такие люди выносят моральные суждения только на основе холодного расчета: какой из двух вариантов в итоге даст максимум пользы и минимум вреда.
…
Показано, что под действием окситоцина люди становятся добрее, внимательнее к другим. Эти исследования, однако, не учитывали того обстоятельства, что альтруизм у людей с древнейших времен был парохиальным, т. е. направленным только на «своих». Новые эксперименты, проведенные голландскими психологами, показали, что положительные эффекты окситоцина распространяются на тех, кого человек считает «своими», но не на членов конкурирующих групп. Окситоцин усиливает любовь и доверие к «своим», но не улучшает отношения к чужакам.
В условиях напряженного соревнования окситоцин может усиливать чувство зависти к сопернику и злорадство в случае победы. Для проверки данной гипотезы авторы поставили три эксперимента. Все они проводились на мужчинах.<…> За полчаса до начала эксперимента каждый испытуемый должен был закапать себе в нос выданный ему препарат; в половине случаев это был раствор окситоцина, в половине — плацебо. В первом эксперименте всех участников разделили на команды по три человека. Команды попарно участвовали в экономической игре, основанной на классической «дилемме заключенного» (так называют ситуацию, когда каждому выгодно вести себя эгоистично вне зависимости от действий партнеров, однако совокупный выигрыш всей группы оказывается максимальным при альтруистическом поведении всех участников). Каждому игроку выдали по 10 евро, и он должен был по своему усмотрению разделить эту сумму на три части. Первая часть доставалась ему целиком, вторая шла в общественный фонд, третья — в межгрупповой фонд. За каждый евро, внесенный в общественный фонд, все три члена команды получали по 0,5 евро. Таким образом, максимальный общий выигрыш достигается в том случае, если игроки отдадут в общественный фонд все свои деньги: тогда каждый заработает по 15 евро.
За каждый евро, внесенный в межгрупповой фонд, все члены команды тоже получали по 0,5 евро; кроме того, у каждого игрока другой команды отнимали такую же сумму. Вкладывание денег в общественный фонд рассматривалось как показатель внутригрупповой любви. Деньги, внесенные в межгрупповой фонд, служили мерилом межгрупповой ненависти. После введения плацебо 52 % испытуемых больше всего денег оставили себе (проявили эгоизм), 20 % самую большую сумму внесли в общественный фонд (любовь к «своим»), 28 % отдали предпочтение межгрупповому фонду (ненависть к «чужим»). Под действием окситоцина только 17 % участников поступили как эгоисты, 58 % проявили любовь к «своим», 25 % — ненависть к «чужим». Обработав полученные результаты несколькими статистическими методами, авторы заключили, что окситоцин усиливает внутригрупповую любовь и практически не влияет на межгрупповую ненависть. Кроме того, испытуемых попросили оценить, чего они ожидают от своих партнеров по команде и от противников в этой игровой ситуации. Их ответы позволили понять, как влияет окситоцин на доверие к «своим» и недоверие к «чужим». Оказалось, что доверие к «своим» (т. е. ожидание альтруистического поведения с их стороны) резко возросло под действием окситоцина. Недоверие к «чужим» (т. е. ожидание подлости с их стороны) не изменилось. Эти результаты показывают, что окситоцин по-разному влияет на отношение к «своим» и «чужим». Если бы люди под действием окситоцина в равной степени «добрели» по отношению ко всем окружающим, то следовало бы ожидать, что ненависть и недоверие к «чужим» снизятся. Но этого не произошло. Окситоцин улучшил отношение только к «своим».
