По мнению П. Я. Гальперина [Гальперин, Кабыльницкая, 1974], внимание развивается как идеальная сокращенная и автоматизированная форма контроля. Вначале контроль, направленный на любое действие как на свой объект, только следует за действием. Затем контроль начинает все больше совпадать по времени с основным действием и, наконец, даже опережать его. В результате контроль распространяется и на предварительную ориентировку в ситуации (для получения обстановочной афферентации, по П. К. Анохину).
Надо отметить, что соотношение между вниманием и контролем обозначено П. Я. Гальпериным не совсем четко. С одной стороны, он утверждал, что внимание проистекает из контроля, а с другой стороны, отмечал, что пока контроль выполняется как развернутая предметная деятельность, он сам требует внимания. Контроль становится вниманием только тогда, когда реализуется как опережающее, сокращенное и автоматизированное действие. Разобраться здесь, что первично, а что вторично, исходя из этих высказываний П. Я. Гальперина, трудно.
Очевидно, что без произвольного внимания не может быть сознательного контроля за действиями, но внимание и контроль — это не одно и то же, и сводить контроль к вниманию нельзя. Внимание — это только инструмент контроля, а последний связан со сложной психической деятельностью, включающей в себя переработку информации, ее сличение с эталоном, оценку поступившей информации.
5.4. Самоконтроль и автоматизация действий
С сознательным самоконтролем связан и вопрос об «автоматизации» действий.
Еще У. Джемс писал, что при привычных действиях возникают ощущения, на которые мы обыкновенно не обращаем внимания; но несомненно, что они являются сознательными процессами, а не бессознательными «нервными токами», ибо при нарушении их обычного порядка мы тотчас обращаем на них внимание. В подтверждение он приводил цитату из работы К. Шнайдера:
«При ходьбе, даже когда наше внимание совершенно отвлечено, сомнительно, чтобы мы могли сохранить равновесие тела, если бы положение его вовсе не ощущалось нами, и чтобы мы могли выдвигать ногу вперед, не ощутив сделанного для этого движения и совершенно не осознав импульса, необходимого для того, чтобы пустить ее в ход. Процесс вязания кажется механическим: вязальщица может вязать и в то же время читать или вести оживленный разговор. Но если мы спросим ее, как это возможно, то едва ли она ответит, что вязание совершается само собой. Она скорее скажет, что сознает этот процесс, чувствует его в руках и знает, как именно нужно вязать, и поэтому, даже когда внимание отвлечено от работы, движения вязальщицы вызываются и регулируются ощущениями, которые сверх того ассоциированы между собой [т. е. связаны друг с другом в определенной последовательности. — Е. И. ]» [1991, с. 48].
Однако и позже ряд авторов (например, Е. И. Бойко [1957]) утверждали, что по мере совершенствования и закрепления двигательного действия (умения) оно начинает выполняться автоматически, т. е. непроизвольно и неосознаваемо, без участия сознательного самоконтроля. Следовательно, как только разучиваемое действие достигает стадии навыка, оно вроде бы перестает быть произвольным, т. е. становится автоматизмом.
Трудности в решении вопроса об осознаваемости навыков и их психофизиологических механизмах привели к тому, что изложение этого вопроса в ряде учебных пособий по психологии просто отсутствует. Однако его игнорирование не означает, что проблема исчезла. До сих пор можно встретить противопоставление навыка умению, как будто это разные психологические феномены. Вследствие этого даются даже разные рекомендации для формирования того и другого. Считается, что привлечение осознанного контроля за выполнением двигательного навыка приводит к его разрушению. Рассмотрим, насколько обоснованы эти суждения.
Является ли навык автоматизмом. Понятие «автоматизм» широко используется в невропатологии для обозначения действий, выполняемых больными с определенными мозговыми нарушениями машинально, непреднамеренно, полностью безотчетно. Больной, например, может чиркать спичками, но если его попросить зажечь спичку, чтобы прикурить, он ответит, что не умеет. Следовательно, истинные автоматизмы характеризуются отсутствием целесообразности, преднамеренности, смыслового контроля. Естественно, ничего подобного в двигательных навыках, выполняемых в процессе спортивной и трудовой деятельности, нет. Нет даже в том случае, когда при разучивании двигательного действия образуется динамический стереотип и сигналом к последующему движению может служить окончание предыдущего, а не «внутренняя» команда самого человека.
Однажды у известного математика Гильберта был званый вечер. После прихода одного из гостей мадам Гильберт отвела мужа в сторону и сказала ему: «Давид, пойди и смени галстук». Гильберт удалился. Прошел час, а он все не появлялся. Встревоженная хозяйка дома отправилась на поиски супруга и, заглянув в спальню, обнаружила его в постели. Тот крепко спал. Проснувшись, он вспомнил, что, сняв галстук, автоматически стал раздеваться дальше и, надев пижаму, лег в кровать.
Конечно, это могло случиться только потому, что математик переключил свои мысли на что-то другое, т. е. потерял контроль над целью своего прихода в спальню.
Однако в большинстве случаев этого не происходит, и образование динамического стереотипа не исключает присутствия сознательного управления и контроля за действиями, движениями, так как субъект сознательно ставит перед собой цель (двигательную задачу), сознательно рассматривает и выбирает способы ее достижения, сознательно дает себе команду к началу выполнения действия и осуществляет контроль за последовательностью выполняемых движений.
Н. Д. Левитов считал, что «только при ошибочном понимании навыка как целиком автоматизированного действия возможно противопоставление навыка умению» [1958, с. 265]. Он писал, что если действие детерминируется привычкой, опытом, но осуществляется, используя терминологию П. А. Шеварева, «правилосообразно», оно не перестает от этого быть волевым (произвольным).
Дискутируя с рядом авторов (в частности, с Е. И. Бойко) в конце 1950-х гг. по вопросу об осознаваемости и неосознаваемости навыка, А. Ц. Пуни решительно выступал против понимания навыка как автоматизма. Он писал, что «на различных фазах формирования навыка (по мере его автоматизации) заучиваемое действие не превращается в бессознательное, а по-иному осознается. Таким образом, несмотря на наличие неосознаваемости движений в заученных действиях, т. е. навыках, последние не перестают быть сознательными» [1959, с. 30].
В более поздние годы по этому же поводу А. Ц. Пуни и Е. Н. Сурков писали: «В процессе изучения любого спортивного действия важно, чтобы все движения, все закономерные связи между ними были усвоены сознательно. Это главное условие совершенной саморегуляции, выполнения действия впоследствии. Но, по мере овладения действием, по мере закрепления техники, число осознаваемых элементов уменьшается. Многие из них переходят на неосознаваемый уровень регулирования. В конце концов, когда действие заучено, навык сформирован, осознаваемыми остаются лишь так называемые опорные пункты. При целостном выполнении действия они служат контрольными в сознательной его регуляции, которая осуществляется с помощью словесных “рабочих формул”, произносимых спортсменом мысленно, “про себя”» [1984, с. 194].
