Застенчиво-кокетливая улыбка. Трепет длинных ресниц. У
Григорьева зачесалась ладонь, так хотелось дать мальчику оплеуху в этот момент.
Разумеется, он сдержался и произнес самым ласковым тоном, на какой только был
способен.
— Рики, я вижу, вы огорчились, переволновались из-за
Генриха. Вам нужны положительные эмоции.
— Да, мне как воздух нужны сейчас положительные эмоции. У
меня у самого чуть не случился сердечный приступ от переживаний, — Рики прижал
ладонь к груди и помахал ресницами.
— У меня для вас приятная новость, — улыбнулся Григорьев.
— О, как интересно! Я вас слушаю, князь. — Брови домиком, на
щеках нежнейший румянец и легкое, как бы случайное прикосновение руки.
— Дело в том, что я здесь гощу у своего старого приятеля. Он
русский, очень состоятельный человек, у него своя вилла. Так вот, он
интересуется современной европейской литературой, не трэшем, а настоящей
литературой, вы понимаете. В Москве у него небольшое издательство. Я рассказал
ему о вашем романе, книга у меня с собой, он читает по-немецки. Ваш «Фальшивый
заяц» произвел на него сильное впечатление. Он уверен, этот роман мог бы иметь
большой успех в России. Он хочет с вами встретиться.
Рики сделал важное деловое лицо, слегка надул щеки.
— Конечно, я готов. Он уже успел прочитать роман?
— Как раз сейчас дочитывает. Я его за уши не могу оттянуть
от вашей книги. Читает, и за обедом, и на пляже. Он, безусловно, разбирается в
литературе лучше, чем я, и сказал, что ваша книга — событие. Вы писатель с
огромным потенциалом, причем с международным потенциалом.
Григорьев расслабился. Он не боялся переборщить. Он уже
успел заметить, что никакая лесть Рики не смущает и не кажется лестью. Юноша
искренне верит в свою гениальность,
— Да, князь, ваш приятель действительно разбирается в
литературе. Где же он? Мне не терпится пожать ему руку! Как его зовут?
— Всеволод.
— О, старинное русское имя. В древности, кажется, был такой
князь. Всеволод Птичье гнездо.
— Большое гнездо, — поправил Григорьев, заметив про себя,
что юноша неплохо знает русскую историю и в очередной раз вспомнив слова Маши о
том, что иногда требуется очень много ума, чтобы выглядеть глупым.
— Он тоже князь, этот ваш приятель?
— Разумеется!
Григорьев взял Рики за локоть, развернул его и повел к
выходу.
— Я провожу вас, а потом вернусь к Генриху. Мы могли бы
пообедать втроем, прямо сегодня. Здесь неподалеку есть русский ресторан. Я
знаю, как вы любите икру. Мой приятель ждет в сквере у госпиталя. Сейчас я вас
познакомлю. Вы побеседуете, я побуду с Генрихом, а потом мы вместе поедем
обедать.
Рики кивал, улыбался, прижимался к Андрею Евгеньевичу то
плечом, то коленом. Надувая щеки, болтал о чистоте крови, об эстетизме древнего
язычества и антиэстетизме христианства. О преодолении коллективной ментальности
христианства, зарождении нового, надчеловеческого эго, свободного от всех
нравственных и биологических табу.
— Ничто так не сковывает человека, как семья, взаимные
обязанности детей и родителей, — рассуждал Рики, — клонирование позволит
избавиться от этого древнего рабства, от фальши так называемых родственных
отношений.
Григорьев подумал, что юноша уже успел принять дозу. Путь от
госпитального коридора до скамеечки под старым вязом показался Андрею
Евгеньевичу бесконечным. Он с ехидной радостью сдал Рики Кумарину с рук на
руки, познакомил их и поспешил вернуться в госпиталь, к Рейчу.
Перед тем как войти в палату, он хотел поговорить с врачом.
Коридорная сестра вызвала доктора по селекторной связи.
Доктор, аккуратный маленький толстяк, был облеплен
белоснежным хрустящим халатом, как сахарной глазурью. Он любезно улыбнулся,
объяснил, что у месье Рейча теперь все хорошо.
— Чем был вызван приступ? — спросил Григорьев.
— Жара. Возраст, — ответил доктор и посмотрел на часы.
— Анализ крови показал наличие каких-нибудь наркотиков?
Доктор нахмурился, покачал головой.
— Честно говоря, я не имею права отвечать на этот вопрос.
— Значит, все-таки наркотики, — вздохнул Григорьев.
— Экстази, — тихо уточнил доктор и добавил еще тише: — Его
можно понять, у него молодой друг. Но во всем надо знать меру. Я уже говорил с
ним об этом. Кажется, он меня не услышал. Возможно, услышит вас. Если он не
остановится, он умрет. Сердце слабое.
— Простите, доктор, еще минуту. Я плохо разбираюсь в
наркотиках, но, насколько мне известно, экстази поднимает сексуальную потенцию
и вызывает феерическую радость, экстаз. А обратный эффект возможен?
— Почему вы спрашиваете?
— Может экстази вызвать страхи, кошмарные галлюцинации?
— Вы что, наблюдали это у месье Рейча? — доктор слегка
напрягся. — Пожалуйста, если можно, подробней.
— Я не наблюдал. Я слышал по телефону, как он кричал, словно
его мучили кошмары.
Доктор помолчал, сдвинул тонкие, как будто нарисованные,
брови.
— Хорошо. Мы сделаем дополнительный анализ крови на
наркотики. Наш психиатр поговорит с месье Рейчем.
— Благодарю вас, — кивнул Григорьев.
Генрих лежал в отдельной комфортабельной палате, больше похожей
на гостиничный номер.
— Андрей, видите, все обошлось. Я не умер, и мне даже не
нужна операция. Рики, бедняжка, так волновался.
— Да, я встретил его в коридоре, — Григорьев сел в кресло у
кровати.
Повисла пауза. Рейч смотрел в потолок. От руки его тянулась
трубка капельницы.
— Я знаю, вы меня осуждаете, — сказал Рейч, — но что делать,
если я не могу оторваться от него. Только с кровью, с мясом.
— Вам нельзя принимать экстази, — сказал Григорьев.
— Доктор говорил мне, — Рейч прикрыл глаза.
— Я звонил вам утром. Рики не позвал вас к телефону. Я
слышал, как вы кричали. Что происходит, Генрих?
— Андрей, вас это интересует как профессионала? Вам надо
получить информацию от меня, и вы боитесь, что я стал законченным наркоманом, у
меня расплавились мозги и я не сумею внятно изложить эту информацию?
— Меня это интересует как человека, который знает вас больше
двадцати лет. Мне вас жалко, Генрих. Мне за вас страшно.
