Господи, я умерла. А как же мама, папа, дед? Дед, я тебя
люблю.
— Что это? Вы слышали?
Сергей Павлович вздрогнул, подскочил в кресле и открыл
глаза.
— Она сказала: «Дед, я тебя люблю», — Маша сидела возле
Василисы и держала перстень, осторожно, двумя пальчиками. Он был все еще
горячий.
Василиса долго, мучительно кашляла. Дмитриев принялся
колотить ее по спине.
Голос ее был сиплым, слабым. В горле першило. Губы
пересохли, потрескались. Язык отяжелел, стал шершавым и еле ворочался.
— Дед, ты что! Больно! Лучше принеси мне попить. Чаю хочу,
горячего, с молоком.
* * *
— Судя по тому, что вы явились так рано, такой мрачный, и
без звонка, случилось что-то серьезное, — сказал Рейч.
Глаза его блестели. Он сидел на кровати, уже без капельницы,
умытый, побритый, свежий.
— Доброе утро, Генрих, — Григорьев тяжело опустился в
кресло, — позвонить я не мог, ваш мобильный выключен.
Рейч, продолжая в упор смотреть на Григорьева, протянул
руку, взял трубку с тумбочки.
— Да, действительно. Наверное, сестра отключила, когда
заходила ночью. Ну, в чем дело, Андрей? Вы уже доложили своему руководству, что
это я отправлял конверты с фотографиями?
— Нет. Как вы себя чувствуете, Генрих?
— Спасибо. Теперь значительно лучше. Скоро меня выпишут. Мы
с Рики собираемся поездить по побережью, здесь так красиво. Не понимаю, Андрей,
почему вы тянете? Я сгораю от любопытства, ужасно хочется увидеть их реакцию.
Интересно, арестуют они меня и если да, то какое предъявят обвинение?
«Я не могу, — думал Григорьев, глядя на улыбающегося Рейча,
— он проскочил инфаркт. Я знаю это счастливое чувство выздоровления. Что будет,
когда я скажу? Доктор предупредил, его ни в коем случае нельзя беспокоить.
Никаких отрицательных эмоций».
— Да, слушайте, что за фарс вы придумали с русским
издателем, миллионером, владельцем виллы? Рики позвонил, сказал, вы пригласили
его в ресторан. Зачем вам понадобился мой мальчик?
— Рики так переживал из-за вашего приступа. Я хотел его
утешить и накормить икрой, — пробормотал Григорьев, болезненно морщась, — мой
старый знакомый составил нам компанию. Он очень интересуется новой
западноевропейской литературой. Денег и времени у него много, планирует открыть
в России небольшое издательство.
Дверь распахнулась. Пожилая монахиня вкатила столик на
колесиках. Григорьев перевел дух и посмотрел на нее с искренней благодарностью.
— О, это кстати! Я голоден, как волк, — обрадовался Рейч и
потер руки, — спасибо, сестра Мадлен. Андрей, вы завтракали? Тут замечательно
кормят.
— Я могу принести завтрак для вашего гостя, — ласково
улыбнулась монахиня.
— Благодарю вас, не стоит, — сказал Григорьев.
— Не слушайте его, сестра, принесите. Только кофе для месье
сделайте настоящий, с кофеином. Не люблю есть в одиночестве, — добавил он
по-русски, — придется вам составить мне компанию. И разговаривать за едой
приятней.
Монахиня установила на кровати Рейча раскладной столик,
заправила ему салфетку за ворот пижамы, пожелала приятного аппетита.
— Знаете, мне сегодня приснился Отто Штраус, — весело
сообщил Рейч и цокнул ложкой по яйцу, — наверное, после всех наших с вами
разговоров. То есть моих монологов, потому что вы в основном молчали, а я
говорил. Так вот, мне приснилось, как он уходил из Берлина тридцатого апреля
сорок пятого года. Он ведь рассказывал мне об этом, очень подробно. Ему
пришлось вернуться в свой дом на Вильгельмштрассе, чтобы забрать из тайника
тетради с записями, деньги, драгоценности. Он уже имел американский паспорт на
имя Джона Медисена и специальную бумагу, подписанную Алленом Даллесом.
Ему удивительно везло, пули и осколки летели мимо. Выходя из
дома, он столкнулся с русским лейтенантом и пристрелил его. Не то, чтобы он
боялся попасть к русским. Просто устал и очень спешил. Хотел поскорей вернуться
к цивилизации, принять горячую ванну, отоспаться, приступить к работе. Поэтому
убил лейтенанта. Но, знаете, в моем сне все получилось немного иначе. Лейтенант
успел выстрелить первым. У лейтенанта было черное от копоти лицо, зеленые глаза
и рыжие ресницы.
Опять явилась монахиня со столиком, на котором был завтрак
для Григорьева.
— Осторожней, месье, кофе очень горячий. Генрих, почему вы
не едите? Вам нехорошо?
— Спасибо, сестра. Все в порядке.
Она ушла, мягко прикрыв дверь. Минуту они молчали. Рейч
принялся за яйцо всмятку, ел аккуратно, собирал кусочком хлеба капли желтка.
Запил соком, промокнул губы салфеткой и улыбнулся.
— Доктор Штраус погиб в Берлине тридцатого апреля сорок
пятого года и был погребен под обломками своего дома, вместе с чемоданчиком, в
котором остались тетради с самыми важными его записями.
— А как же перстень? — тихо спросил Григорьев.
— Вы не поняли, Андрей, — Рейч разрезал на две половинки
киви и стал выгребать ложечкой зеленую мякоть, — мне это приснилось. Я не знаю,
как было на самом деле. Что касается перстня, его носит Владимир Приз. И, между
прочим, отлично себя чувствует. Мне он жег руку, я не мог говорить, меня мучили
кошмары. С Призом не происходит ничего подобного. Наоборот, он помолодел,
поздоровел. Перстень стал для него чем-то вроде целебного талисмана. Да вы
ешьте, ешьте, Андрей. Все остывает. А русский издатель, как я понимаю, ваш
коллега, — Рейч весело подмигнул, — не томите. Выкладывайте. Я правда, отлично
себя чувствую сегодня. Не бойтесь. Если что-то плохое, я выдержу.
— Он сотрудник Интерпола, — Григорьев хлебнул сока, во рту у
него пересохло, — они зафиксировали контакт Рики с членами «Аль-Каиды». Его
встреча с двумя гражданами Саудовской Аравии была снята скрытой камерой. Рики
выступал в качестве посредника. Он просил у саудовцев денег для молодого
перспективного политика, который собирается очистить свою страну от
еврейско-американской заразы. Есть серьезные основания предполагать, что страна
— Россия, а политик — Владимир Приз.
Григорьев произнес все это по-немецки, быстро, на одном
дыхании.
Рейч слушал и старательно мазал масло на горячую булочку.
Масло таяло и текло. Казалось, это занимало Рейча значительно больше, чем
рассказ Григорьева.
— Саудовцы контактируют с неонацистским обществом «Врил», в
котором состоит Рики, — продолжал Андрей Евгеньевич.
— «Вриль» — перебил Рейч, поморщился и положил желтую от
масла булочку на тарелку, так и не откусив, — в конце мягкое «л». Так
называлось одно из многочисленных оккультных обществ в Германии в начале
двадцатого века. Членом «Вриля» был Карл Хаусхофер, генерал, дипломат, географ,
профессор Мюнхенского университета, один из ведущих теоретиков нацизма. — Рейч
откусил булочку, задумчиво похрустел. — Я же говорил вам, Андрей, торг
продолжается. А вы не верили. Приз победителям.
