Евгений Николаевич вместе с Кулаковой отошли подальше. Приз
стал похож на механическую куклу. Он дергался, из открытого рта бил непрерывной
струей мат вперемежку с проклятиями, угрозами. В голосе сквозили какие-то
скрипы, шипение, словно внутри Приза работал старый проигрыватель и крутилась
поцарапанная пластинка. Все это усиливалось десятком микрофонов,
транслировалось в прямом эфире по радио, снималось на телекамеры.
Рязанцев видел, как Маша вместе с пожилой дамой уводили
девочку, с трудом пробираясь сквозь толпу журналистов. Приза держал уже не
Арсеньев, а двое мощных охранников. Было заметно, что они удерживают его с
трудом, пытаются успокоить, заставить замолчать и не могут.
Из банкетного зала лезли любопытные. Поднялся гвалт, журналисты,
фотографы, телевизионщики с камерами напирали друг на друга, вспышки слепили
глаза. Милиция пыталась навести какой-то порядок. Рязанцев и Кулакова
осторожно, по стеночке, стали пробираться к выходу.
Приз затих лишь после того, как на него была натянута
смирительная рубашка и врач вколол ему мощное успокоительное. Спеленутого, на
носилках, его вынесли через ресторанную кухню, увезли в Ганнушкина.
Когда его увозили, у главного входа все еще оставалась
небольшая толпа поклонников. Они ждали своего кумира, пили пиво из банок с его
портретами, ели чипсы из пакетов с его портретами и от нечего делать иногда
покрикивали:
— Володя Приз! Россия, очнись!
Эпилог
Кумарин и Григорьев сидели в полутемной гостиной. Завтра они
оба улетал и Григорьев в Нью-Йорк, Кумарин — в Москву Это была последняя ночь в
Ницце. Они смотрели очередные новости. Мощная антенна принимала почти все
российские телеканалы. Репортажи со скандальной пресс-конференции показывали
уже третьи сутки, по разным каналам, в разных новостях. Произносилось много
ерунды, с комментариями выступали политики и эстрадные звезды. Кто-то
возмущался, кто-то удивлялся, кто-то жалел Приза. Евгений Николаевич Рязанцев
сказал, что все это ужасно неприятно и должно послужить уроком для всех, прежде
всего для средств массовой информации, которые сделали национальным героем
человека с явной психической патологией. Известный эстрадный певец Вазелин
заявил, что скандал на пресс-конференции и насильственное помещение Вовы Приза
в психушку является не чем иным, как грязной провокацией силовых структур, и
еще раз доказывает, что грядет диктатура, свирепствует идеологическая цензура.
— Я там был, все видел и слышал. Я не понимаю, за что Вову
взяли. Ребята, это же натуральный произвол, тридцать седьмой год. Если за
нецензурные выражения всех начнут пихать в психушки, у нас вообще, блин, никого
не останется. Между прочим, матерился Вова гениально. Песня, произведение
искусства!
Журналистам удалось взять короткое интервью у следователя
Лиховцевой. Она сказала, что прокуратурой возбуждены уголовные дела по факту
сразу нескольких тяжких и особо тяжких преступлений, включающих убийства,
покушение на убийство, поджог и многое другое. То, что произошло на
конференции, можно определить как следственное действие, конечно, не совсем
обычное, но вполне правомерное. Свидетельница, имя которой пока не
разглашается, предъявила одному из подозреваемых вещественное доказательство,
мужской перстень из белого металла. Он был обнаружен на месте преступления.
Реакция подозреваемого оказалась настолько неадекватной, что пришлось срочно
госпитализировать его в Институт имени Ганнушкина. В настоящее время гражданин
Приз находится на обследовании в Институте судебной психиатрии имени Сербского.
Корреспондент задавал еще вопросы, но Зюзя от дальнейших
комментариев отказалась.
Кумарин приглушил звук в телевизоре. Налил коньяка
Григорьеву и себе.
— Ваше здоровье, Андрей Евгеньевич.
— Не понимаю, зачем было привлекать к этому ребенка. Она
через такой ад прошла, могли бы пощадить девочку, — проворчал Григорьев и
выпил, не чокаясь.
— Да, — кивнул Кумарин, — мне тоже не понравилась эта идея.
Но знаете, это ведь была ее идея.
— Чья?
— Василисы Грачевой. Ни Лиховцева, ни Арсеньев, никто
сначала не хотел этого делать. Больше всех возражала ваша дочь.
— Еще бы не возражать. Девочка объяснила ей, каким образом
она узнала, что перстень когда-то принадлежал Отто Штраусу. Слишком много всего
для ребенка.
— А правда, как Василиса узнала о Штраусе? Вы мне этого не
рассказывали.
Григорьев поморщился и махнул рукой.
— Все равно не поверите. И я не верю. С Василисой Грачевой
происходило то же самое, что с Генрихом Рейчем тридцать лет назад, когда
перстень оказался на его пальце.
Кумарин тихо присвистнул, покачал головой и спросил:
— А Маша?
— Что Маша?
— Она верит?
— Как вам сказать? Она точно знает, что перстень на руке
девочки раскалялся, как утюг. Это подтверждают еще два человека, Арсеньев и
Дмитриев. Стояли все часы в квартире, причем все они показывали одно время.
Ровно двенадцать. Это тоже факт. Василиса заговорила, как только удалось снять
перстень. Часы сразу пошли. Кстати, где теперь эта магическая дрянь?
— Это не дрянь, Андрей Евгеньевич, а вещественное
доказательство. Приобщено к уголовному делу. Потом, наверное, будет отправлено
в музей МВД. Погодите, если я не ошибаюсь, когда Маша позвонила вам из квартиры
Дмитриева, она сказала, что рядом с девочкой лежит книга, «История гестапо»,
раскрытая на портрете Отто Штрауса, — вспомнил Кумарин.
— Ну да. Именно поэтому Маша потом и спросила ее, как она
узнала, чей это был перстень.
— И она поведала Маше о своих путешествиях во времени? —
Кумарин иронически хмыкнул.
— Нет. Она только спросила, не знает ли Маша, удалось ли
спасти кого-нибудь из детей Геббельса. Потом сказала, что Отто Штраус погиб
тридцатого апреля сорок пятого года в Берлине. Обстоятельства его смерти она
описала точно так же, как Рейч, когда я был у него в больнице в последний раз.
Рейчу это приснилось.
— А Василиса Грачева видела своими глазами, — Кумарин нервно
засмеялся и налил еще коньяка.
— Нет. Этого она не говорила. Она только сказала, что ей
стало безумно жалко лейтенанта и больше всего на свете хотелось, чтобы он, а не
Штраус успел выстрелить первым. Лейтенанта звали Пашка. Так его назвал капитан,
с которым он разговаривал перед тем, как войти в дом на Вильгельмштрассе. У
Пашки были зеленые глаза и рыжие ресницы, длинные, как у теленка.
Кумарин встал, выключил кондиционер, открыл окно. Пахнуло
ночной свежестью, стал слышен мягкий плеск моря. Всеволод Сергеевич хотел
что-то сказать, но просигналил факсовый аппарат. Пришло очередное сообщение из
информационного центра УГП.
