По словам общих знакомых, бандит обещал писателю в качестве
гонорара такую сумму, которая обеспечила бы ему безбедную старость. Но Хавченко
застрелили прежде, чем была дописана последняя глава романа, и значительно
раньше, чем погиб бедняга Драконов. Убийством Хача занималось РУБОП. У них был
такой же «глухарь», как и с Драконовым. Но поскольку там речь шла о
классическом заказном убийстве, то никто и не ждал скорых положительных
результатов. А писателя убили непрофессионально, ради ограбления. Такие
преступления положено раскрывать, хотя бы иногда. Тем более что довольно скоро
всплыл первый фигурант.
При облаве и обыске в одном из наркопритонов, неподалеку от
дома, где жил писатель, нашли шикарную вещь, серебряную авторучку фирмы
«Ватерман». На ее толстом корпусе имелась мелкая гравировка, надпись
по-немецки: «Льву, с любовью, от Генриха, Франкфурт, 2001 год». Содержательница
притона тут же вспомнила, что ручкой расплатился с ней за несколько доз
синтетического героина известный человек Булька, постоянный посетитель ее
печального заведения. То есть дважды судимый за мелкие грабежи Куняев Борис
Петрович, 1973 года рождения.
Бульку тут же взяли, его даже не пришлось искать. Он
проживал вместе со своей матерью по адресу улица Столярная, дом 15, кв. 23, в
двух шагах от дома, где жил и был убит писатель Драконов. При задержании Куняев
не оказал ни малейшего сопротивления и сообщил, что авторучку нашел в
собственном кармане. Далее, при обыске в квартире Бульки обнаружили кредитную
карточку «Виза», принадлежавшую Драконову. Каким образом эта вещь попала в
квартиру, ни мать Бульки, ни он сам объяснить не могли. Любопытно что на следующий
день после убийства с карточки через разные банкоматы была снята почти вся
наличность, то есть сто семьдесят долларов. По свидетельству жены Драконова,
писатель плохо запоминал цифры. Карточку он держал в специальном пластиковом
чехольчике и туда же сунул бумажку, на которой крупно написал пин-код.
Вскоре нашли портфель. Совершенно пустой, с оторванной
ручкой, он валялся на дне мусорного контейнера во дворе, в двух кварталах от
места преступления. На внутренней стороне крышки были обнаружены отпечатки
пальцев Драконова и еще одного человека. Чуть позже экспертиза установила, что
они принадлежат Куняеву Борису Петровичу.
Никакого алиби у Бульки не оказалось, но он ушел в глухую
несознанку, категорически отрицал свою причастность к убийству и отсиживался в
КПЗ. Иногда, впрочем, он выдавал на допросах порции смутной, но многообещающей
информации.
— Вот если он сейчас признается, я спокойно оформляю дело
для суда и ухожу на пенсию, — заявила Зюзя в машине, по дороге в Бутырку, и
принялась подкрашивать губы, — это стало бы хорошим финалом. Ну что ты на меня
так смотришь, Шура? — спросила она, поймав в своем маленьком зеркальце взгляд
Арсеньева. — Ты хочешь сказать, что, если Булька признается в убийстве
Драконова, это будет самооговор?
— Хочу, — кивнул Саня, — хочу, но промолчу.
— И напрасно, — Зюзя растянула свеженакрашенные губы в
хитрой улыбке. — Кстати, ты совсем недавно говорил, что в связи с убийством
писателя было бы не худо встретиться с одной американкой, которая могла бы
кое-что интересное рассказать о Хавченко и о Драконове. Говорил?
— Между этими двумя убийствами нет никакой связи — мрачно
отчеканил Саня.
— Ох, а покраснел, батюшки, как покраснел, — Зюзя
притронулась к его подбородку и повернула лицо Арсеньева к себе. — Между
убийствами нет, а между людьми, пока они были живы, связь имелась. Правильно?
— Правильно. Только это нам ничего не дает.
— И встречаться с американкой, стало быть, совершенно ни к
чему?
— Зинаида Ивановна, зачем вы меня мучаете? Я нервничаю, у
нас впереди важный допрос.
— Я тебя не мучаю, Шура. Я, наоборот, хочу тебя взбодрить.
Вот, смотри, что у меня есть. — Она порылась в сумочке и достала тонкий
маленький листок факсовой бумаги.
Это была вырезка из сводки происшествий по городу. Арсеньев
пробежал его глазами и узнал, что в восемь часов утра на пульт дежурного
поступило сообщение об очередном транспаранте антисемитского содержания, на
этот раз его установили на Краснопресненском бульваре. Выехавшая на место
оперативная группа обнаружила под фанерным щитом самодельное взрывное
устройство. Свидетельница, позвонившая в милицию, — гражданка США Мери Григ.
Далее шариковой ручкой был вписан телефонный номер.
— Это ее мобильный, — пояснила Зюзя, — я попросила у ребят,
по старой дружбе. Ну, что ты молчишь? Или ты уже забыл свою белобрысую
цээрушницу?
Сане до смерти хотелось курить. Но Зюзя не терпела табачного
дыма. Саня принялся вертеть в руках зажигалку. Он не знал, куда деть руки и глаза.
Следователь Лиховцева не сводила с него насмешливого взгляда. Остаток пути оба
молчали.
— Шура, Шура, — нежно пропела Зюзя когда они вылезли из
машины у служебной проходной Бутырской тюрьмы, — ты так глубоко задумался, что
даже не подал старой даме руку.
— Простите, Зинаида Ивановна, — спохватился Арсеньев и взял
Зюзю под локоток.
— Ладно, расслабься. Сейчас нам с Булькой общаться, он
начнет ныть, жаловаться, морочить голову. Господи, как я ненавижу этот запах!
Тебе никогда не приходило в голову, что неплохим средством профилактики
преступлений могли бы стать специальные духи под названием, скажем, «Мадам
Бутырка»? Я бы раздавала флакончики бесплатно.
Глава 6
Толпа двигалась медленно и ровно, словно не шла через пустую
площадь, а плыла по морю, как гигантский корабль, при полном штиле. Было тихо.
Молчали даже младенцы. Их несли на руках. Никто не решился взять с собой
детскую коляску. Вчера охранники вытряхивали из колясок младенцев прямо на
булыжник, а одного, который особенно громко закричал, группенфюрер СС,
профессор, доктор медицины, Отто Штраус лично пристрелил из своего именного
пистолета.
Пистолет был маленький, изящный, и руки у Штрауса тоже
маленькие, женские, с тонкими холеными пальцами. Кожа на кистях нежная,
прозрачная, видны голубые жилки. Не реже раза в неделю к нему приходила
маникюрша Герда. Штраусу нравилось погружать пальцы в теплую воду, мутную и
душистую от мыльного порошка, нравились легкое быстрое мелькание серебряной
пилки, мягкое прикосновение кусочка замши, которым Герда шлифовала его выпуклые
розовые ногти.
Сегодня не было колясок. Детских, во всяком случае. Но в
гуще толпы группенфюрер заметил инвалидную. Ее катила женщина в синем пальто и
вишневом берете. Внутри сидело нечто, закутанное клетчатым пледом. Сочиняя
очередной приказ, бюрократы из городской управы не учли, что, кроме детских,
существуют еще инвалидные коляски. Сейчас ничего уже не сделаешь. Приказ есть
приказ, порядок есть порядок. Но к завтрашнему дню следует распорядиться, чтобы
написали новый приказ, учитывающий инвалидные коляски. Ведь с ними потом не
меньше возни, чем с детскими.
