— Рики, детка, что не так? Что?
— Я просил тебя не надевать этот идиотский костюм, ты в нем
похож на провинциального учителя.
Они уселись за соседний столик. Зеленые близорукие глаза
Рейча скользнули по лицу Григорьева.
— Хочу икры, — задумчиво произнес Рики.
— Но здесь не бывает. После выступления мы поужинаем в
ресторане.
— Я хочу сейчас. Почему так мало народу? Ты обещал хорошую
рекламу.
Григорьев искренне пожалел Рейча. Старый авантюрист,
безусловно, узнал его, но не смел отвлечься от своего капризного Рики.
— Простите, — улыбнулся Андрей Евгеньевич, — мне кажется,
настоящая литература не нуждается в рекламе. Я приехал из Америки, специально,
чтобы посмотреть на последнего и единственного гения немецкого авангарда.
Надеюсь, вы дадите мне автограф?
Рики помахал ресницами. Рейч благодарно улыбнулся и
подмигнул.
— Добрый вечер, господин Григорьефф. Рад вас видеть.
— О, это твой знакомый? — слегка удивился Рики.
— Да. Это американец русского происхождения, граф, кажется?
— Князь, — серьезно уточнил Григорьев.
— Настоящий? — Рики порозовел от удовольствия. —
Чистокровный русский князь? Да, это сразу видно! Такое породистое лицо. Очень,
очень рад познакомиться.
— Ну вот. — Рейч погладил своего крошку по щеке. — Я обещал
тебе русского аристократа на твоем выступлении — вот он. Я обещал икру — будет
икра. Но позже.
— Неужели вы купили мою книгу в Америке? — спросил Рики.
— Конечно, — легкомысленно соврал Григорьев, — я нашел ее в
маленькой книжной лавке в Нью-Йорке, в Гринвич-вилледж, и проглотил буквально
за сутки. Не могу похвастать, что свободно владею немецким. Но главное я понял:
передо мной яркий, талантливый писатель.
Григорьев покосился на Рейча, спрашивая взглядом, не
перебарщивает ли он. Бедняга улыбался, благодарно и счастливо. Настроение
капризули Рики заметно улучшилось.
Глава 7
Евгений Николаевич Рязанцев плавал в небольшом бассейне у
себя на участке, от одной кафельной стенки до другой. Вода была теплой и пахла
хлоркой. Евгению Николаевичу было скучно. Он знал, что ровно через десять минут
откроется задняя калитка и по дорожке к дому, как тень, проскользнет фигура его
жены Галины Дмитриевны, в длинной юбке, в платке на голове. Они увидят друг
друга, но оба сделают вид, что не заметили. Поздороваются, только если
столкнутся лицом к лицу в доме. Завтракать будут отдельно.
Два года назад Евгений Николаевич забрал жену из частной
психиатрической клиники. Врачи уверяли, что она практически здорова. Он с ними
не мог согласиться. Не реже трех раз в неделю Галина Дмитриевна ходила в
ближайшую сельскую церковь на службу, вместе с деревенскими старухами
исповедалась, причащалась. Главным человеком в ее жизни стал батюшка,
настоятель храма, пухлый низкорослый старик с колючими глазами и седеньким
хилым хвостиком, стянутым аптечной резинкой. Евгений Николаевич не считал себя
атеистом, мог иногда потихоньку перекреститься, во время Великого поста
старался не есть мяса и яиц, на Пасху и в Рождество заходил в храм, ставил
свечки. Но сейчас церковные ритуалы и тот особый образ жизни, который вела его
жена и ее новые знакомые, вызывали у него кислую сонную тоску. Что может быть
общего между огромным, бесконечным, сложным понятием веры в Бога и этими
бабьими платочками, длинными бесформенными юбками, хлебными крошками в бороде у
батюшки, диетической дисциплиной постов?
Галина Дмитриевна ничего не читала, кроме специальной
православной литературы, в ее комнате работало радио, настроенное на одну из
православных радиостанций, телевизор она вообще никогда не смотрела. Молилась
перед завтраком, обедом и ужином. Прежде чем лечь спать, не менее получаса
стояла на коленях, отбивала поклоны. Евгению Николаевичу было трудно с ней
разговаривать, даже на самые мелкие, бытовые темы. Они категорически не
понимали друг друга. Она говорила страшно тихо, так, что приходилось
напрягаться, чтобы расслышать. Она никогда не возражала, не упрекала ни в чем,
но рядом с ней он чувствовал себя хронически виноватым, греховным, грубым
существом.
В очередной раз вынырнув из воды, он увидел, как Галина
мелко семенит по тропинке, хотел опять нырнуть, но в доме хлопнула дверь.
Появился начальник службы безопасности Егорыч, в руке у него был телефон. Две
фигуры двигались навстречу друг другу. Галина Дмитриевна шла, низко опустив
голову, обмотанную темным старушечьим платком, и наверняка бормотала про себя
молитву. Егорыч, в небесно-голубых джинсах и белой футболке, несся энергичным
галопом, при этом глядел на бассейн и уже открыл рот, чтобы что-то крикнуть
Рязанцеву. «Сейчас врежутся!» — отметил про себя Евгений Николаевич.
Егорыч, бывший полковник КГБ, аккуратно следовал
бандитско-номенклатурной моде. Он тоже стал православным, постился и любил поговорить
о том, как это в принципе полезно для здоровья. К Галине Дмитриевне относился с
трепетом и почтением, даже побаивался ее, называл «женщиной божественной,
продвинутой в смысле духовности».
Галина шла, низко опустив голову и глядя под ноги вовсе не
потому, что боялась споткнуться, просто у нее выработались новые привычки,
новая пластика и мимика. Она даже как-то вся съежилась, стала ниже ростом от
своего смирения
Рязанцев мог бы окликнуть жену или дать знак Егорычу, чтобы
тот посторонился. Но ему вдруг стало весело и захотелось, чтобы они
столкнулись, чтобы энергичный, жилистый начальник охраны сшиб божественную
женщину с ног. Он представил, как забавно станет извиняться Егорыч, как Галина
примется отряхивать юбку и поправлять платок. Хоть что-то случится, хоть
какая-то мелочь возмутит нудное течение его домашней жизни.
В последний момент Галина подняла голову и отступила.
— Доброе утро, Егорыч, — произнесла она со своей обычной
смиренной улыбкой.
— Доброе, доброе, — небрежно, без всякого почтения,
откликнулся Егорыч, подхватил полотенце, валявшееся в плетеном кресле, и
протянул Рязанцеву телефон.
Он услышал женский голос с мягким, едва уловимым акцентом.
— Здравствуйте, Евгений Николаевич. Это Мери Григ.
— Маша, вы уже в Москве?
Он знал, что она должна прилететь, но забыл, когда именно.
Ее приезд означал, что пора выходить из долгой спячки, начинать жить и
действовать. По сути, это его последний шанс. Если сейчас он не соберется, не
взбодрится, то американцы заменят его кем-нибудь другим. И будут правы. Зачем
вкладывать деньги в политика, который утопает в хронической депрессии,
постоянно болеет, ноет и спит на ходу?
