Отто Штраус вмешался. Всего лишь легкое прикосновение
перчаткой, кивок головы. Мужчина вздрагивает, растерянно озирается, хлопает
глазами. Его ставят в отдельную колонну, к самым здоровым, отборным особям, к
мужчинам и женщинам, которых отправят в больничный корпус. С ними предстоит
работать ученым: врачам, физиологам, психологам. Серьезная научная работа под
руководством Отто Штрауса прямо-таки кипит здесь, в этом чистилище. Столько
проводится интереснейших экспериментов! В мирное время такое невозможно, из-за
опасности и отсутствия добровольцев. Настоящий ученый, врач, физиолог, не может
ограничивать свои исследования только работой с морскими свинками и обезьянами.
Чтобы узнать физиологию человека, следует изучать человека, а не мышь и
лягушку.
Кстати, эту расписную особь тоже можно сначала использовать
для экспериментов. Он здоровей, чем кажется. Глаза его блестят, на щеках играет
румянец. Он счастлив сейчас. Он чувствует себя избранным. А у жены коменданта
фрау Линды день рождения только через месяц. Как раз подоспеет оригинальный
подарок.
Сегодня хороший день. Ни одного сбоя. Обидно, что дежурный
врач так невнимателен, то и дело поглядывает на часы и вот допустил еще одну
небрежность. Отправил направо женщину, которой прямая дорога налево. Она не
сумеет работать ни одного дня. Она ходячий скелет. Только что она умудрилась
чем-то поранить себе палец, смазала кровью губы и щеки, чтобы выглядеть лучше.
Никто не заметил, кроме Штрауса. Он, хоть и был занят татуированным мужчиной, а
бдительности не терял. Опять прикосновение перчаткой, легкий кивок. Но женщина
как будто окаменела, не понимает, не слушается, кричит, упала на пол. Как это
неприятно… Неприятно ноет рука, странный зуд в ямке между пальцами. Неужели
подцепил чесотку? Нет, не может быть. Отто Штраус — сама чистоплотность.
Женщину между тем поставили, куда следует. Она успокоилась и
затихла. Ничего не произошло. Но зуд и досада остались. Группенфюрер вышел на
улицу, снял перчатки, взглянул на часы, автоматически отметив про себя, что уже
полночь. Все три стрелки, включая секундную, на двенадцати. Он закурил. В свете
прожектора тускло сверкнул перстень. Кожа под ним и вокруг покраснела. Фаланга
припухла. Постепенно генерал перестал чувствовать всю свою правую кисть, как
будто отлежал ее. Сигарета выпала. Штраус попытался шевельнуть пальцами, — и не
смог. Рука не слушалась. От кисти к плечу пробежала быстрая тревожная
пульсация. Он обнаружил, что дрожит всем телом, рубашка под кителем взмокла,
словно температура у него поднялась до сорока градусов. Но это была не
лихорадка. Что-то со всем другое. Генерал не узнавал и не понимал самого себя.
Ему хотелось биться лбом о каменную стену. Аккуратный, привычный пейзаж лагеря
исчез, погасли прожектора, растаяли ровные прямоугольники бараков, вышки и ряды
колючей проволоки потерялись во мраке, словно были тоньше паутины. Стало тихо,
темно и страшно. Время остановилось. Он не знал, дышит ли, бьется ли сердце.
Если это инфаркт, или кровоизлияние в мозг, или что-то еще, внезапное,
неотвратимое, он должен чувствовать боль. Но ее не было. Легкое жжение там, где
надет перстень, оставалось единственным подтверждением, что он жив.
Сколько это длилось, неизвестно. Ему казалось — чудовищно
долго. Час, два, не меньше. Но наконец прошло
Отто Штраус взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что
секундная стрелка не сдвинулась ни на миллиметр. Все еще полночь. Абсолютный
ноль, растянутый до бесконечности.
Василиса открыла глаза, увидела кресты и пирамидки
деревенского кладбища, услышала истеричное карканье одинокой вороны и далекие
раскаты грома. Вспыхнула молния, на мгновение стало совсем светло. Она поняла,
что жива, что дошла, пусть не до деревни, но хотя бы до кладбища. Каркает
ворона, гремит гром. Начинается гроза, воздух стал чище. Галлюцинации,
вызванные угарным газом, сейчас закончатся. Рано или поздно кто-нибудь ее здесь
подберет. Все.
«Я посплю капельку».
У Рики был высокий резкий голос. Читая первую главу своего
романа «Фальшивый заяц», он нервничал, покашливал, иногда завывал. В небольшом
зале стояла сонная, но вполне уважительная тишина. Слушателей собралось около
дюжины, включая Рейча, Григорьева и седую даму в очках, ту, что приглашала
Андрея Евгеньевича на лекцию «Эротическое садоводство».
В романе речь шла о подростке, который мечтает вырваться из
серых будней провинциального городка и найти себя. У него строгая мать, тупые
учителя, у него нет друзей, он одинок и несчастен. Вокруг все пьют пиво, едят
сосиски. Юноша задыхается в мире пошлости, бездуховности и видит во сне
Венецию. Наяву его грязно соблазняет официантка из придорожной закусочной.
Далее следует бесконечное, чрезвычайно подробное описание процесса потери
невинности. Официантка именуется «Майне гроссе эротишен фюрер».
Слушатели сохраняли внимание. Ни улыбки, ни вздоха, ни
покашливания. Это были в основном пожилые, солидные люди. Каждый в прошлом имел
какое-то отношение к авангардному искусству, к богеме. Каждый запечатлел в
своем облике нечто знаковое из времен своей легкомысленной юности. У стариков
длинные волосы, у старух, наоборот, совсем короткие ежики. Обилие крупных
серебряных украшений на шеях и запястьях. Рядом с Григорьевым сидела дама лет
шестидесяти в лохматой кофточке ядовито-зеленого цвета, с точно такими же
волосами. Она клевала носом и просыпалась, когда Рики повышал голос.
Генрих Рейч слушал своего детку, затаив дыхание. В начале
чтения детка произнес: «Глава первая». Прошло двадцать минут, полчаса, но
первая глава все не заканчивалась. Григорьев стал опасаться, что роман
«Фальшивый заяц» целиком состоит из первой главы, и она будет прочитана до
конца. Судя по толщине книги, это могло затянуться больше чем на сутки. Чтобы
не заснуть, он наблюдал за Рейчем и проверял свою память, пытался восстановить
некоторые детали биографии несчастного влюбленного старика.
Генрих Рейч был завербован «Штази» в начале шести десятых и
действовал внутри молодежных группировок как провокатор. С его помощью руками
террористов устранили нескольких ученых и журналистов, которым удалось
перебраться из ГДР на Запад, через Берлинскую стену. Это выглядело как
случайность, любой ведь может оказаться в эпицентре взрыва. Кроме того, ему
удавалось при помощи тех же террористов сшибать с постов высокопоставленных
сотрудников западногерманской контрразведки и бундесвера. После очередного
терракта фабриковалась информация, из которой следовало, что офицер или
чиновник знал о готовящейся акции, но не предотвратил ее.
В семидесятых он работал криминальным репортером,
сотрудничал с немецкими газетами правого толка, стал уже не двойным, а тройным
агентом, продолжая сотрудничать со «Штази», для полиции Западной Германии
выполнял функции секретного агента, внедренного в молодежные террористические
группировки.
В 79-м попал в Пакистан в качестве журналиста, три года
крутился в Пешаваре, обрастал знакомствами, часто выполнял роль переводчика,
поскольку кроме родного немецкого свободно владел английским, арабским и
русским.
