На самом деле он пока не собирался с ней целоваться. Они оба
чувствовали, что рано, и можно все испортить. Просто он потянулся за
сигаретами, потерял равновесие, мимоходом скользнул губами по Василисиной щеке.
У нее так закружилась голова, что она растерялась и ляпнула глупость про потные
усики. Гриша помрачнел, заявил, что пора спать, улегся на свою куртку,
отвернулся к стене.
— Спокойной ночи! — сказала Василиса, подошла к выбитому
окну и закурила. Она ждала, что он встанет и обнимет ее. Но он продолжал
лежать. Он ждал, что она подойдет и уляжется рядом.
Выкурив сигарету, она перемахнула через подоконник и
спрыгнула вниз, в высокую мягкую траву. Ей вдруг ужасно захотелось искупаться,
прямо сейчас, сию минуту. И еще она вспомнила, что на пляже осталась бутылка
колы. Днем они клали в воду у берега несколько бутылок, чтобы охладить.
Оказавшись на пустом пляже, она заплакала и засмеялась
одновременно. Река светилась изнутри мягким серебряным светом. На
противоположном берегу в кромешной тьме смешанного леса неясно белели тонкие
березовые стволы. Песок под босыми ступнями был бархатным и теплым. Раздеваясь,
Василиса с веселым ужасом представила, что будет, если сейчас явится сюда
Гриша, и тут же поняла, что больше всего на свете хочет именно этого. Но и не хочет,
ибо прежде, чем что-то такое случится, он должен все-таки сбрить свои усики.
В воде ей стало казаться, что с нее сползла старая грубая
кожа и теперь она все чувствует острей: шепот и щекотку реки, холодок ночного
воздуха на мокром лице, прозрачную тяжесть капель на ресницах.
— Гри-ша, — пропела она, перевернувшись на середине реки на
спину и глядя в сизый мрак ночного неба, — мне никогда не нравилось это имя. Я
никогда не знакомилась в кафе. Это вообще не я, это кто-то другой, тупой и
счастливый. Счастливый и тупой Васька.
Василиса услышала собственный тихий смех. А потом далекое
ворчание мотора. Сначала она ничуть не испугалась: ну подумаешь, где-то едет
машина. Но звук приближался. На всякий случай она подплыла к берегу. Натягивая
джинсы и футболку на мокрое тело, с удивлением заметила, что торопится и даже
слегка дрожит.
«Да что я психую? Никто сюда не приедет. Прежде чем бежать
назад, надо отыскать бутылку колы. Она у нас последняя. Я выпью пару глотков,
остальное отнесу в корпус».
Машина подъехала совсем близко. Свет фар почти задел
Василису. Она отскочила от двух смутных световых столбов, словно это были живые
хищные щупальца, и кинулась к зарослям дикой малины, из последних сил продолжая
врать себе, что вовсе не боится, просто хочет найти бутылку колы, которую могло
отнести течением именно в ту сторону.
Пока слышались голоса и блуждали толстые фонарные лучи,
Василиса сидела в кустах и пыталась сообразить, возможно ли как-то в обход,
короткими перебежками, добраться до своих, чтобы не заметили чужие. Потом
обнаружила, что в двух шагах от нее из воды торчит горлышко бутылки, и
обрадовалась, словно это было добрым знаком. Она уже стала осторожно
подниматься, хотела рвануть к темной прогалине между гнилыми досками забора, но
рядом послышались шаги, и вспыхнул свет, так близко, что полоснул по лицу. Она
медленно опустилась на колени, сжалась в комок и чуть не вскрикнула,
спохватившись, что невысокий крепыш может заметить свежие следы ее босых ног на
песке. Но он выключил фонарь, разделся, подошел к воде.
Василиса оказалась в ловушке, не знала, сколько еще
предстоит ей просидеть в колючих кустах дикой малины, что вообще происходит и
что будет дальше. Она верила, что ее друзья догадались не вылезать из дальнего
корпуса, не показываться на глаза таинственным и опасным ночным гостям.
Ворчание мотора, топот, голоса, даже выстрелы, все это не так уж громко, к тому
же корпус далеко, на другом конце лагеря. Оля и Сережа могли вообще не
проснуться. А Гриша?
* * *
— Я не приказывал стрелять! — тихо, сквозь зубы, проговорил
Шаман.
Серый вздрогнул и резко развернулся, его палец лежал на
спусковом крючке, он мог запросто от неожиданности пальнуть в Шамана в упор.
Пуля попала бы в живот. На миг в его разгоряченной голове вспыхнула мысль, что
это было бы совсем не так плохо.
В темноте глаза Шамана светились. Он смотрел на Серого, не
моргая. Он аккуратно вынул пистолет из потной ладони Серого. Еще минута, и дуло
уперлось Серому в грудь, слева, прямо в сердце.
— Никогда, ни при каких обстоятельствах не стреляй без моего
приказа, — сказал Шаман и медленно переместил дуло от груди к горлу.
— Шама, успокойся, никто не виноват, вонючки могли уйти, —
прозвучал рядом голос Лезвия.
— Куда? — Шаман продолжал держать дуло у горла Серого. —
Водка с добавками, через пару-тройку часов они бы все равно сдохли.
— А если нет? — произнес в темноте Лезвие и встал рядом с
Серым. — У них желудки луженые. Они могли уйти и выжить.
— Я не приказывал стрелять, — повторил Шаман, — я много раз
говорил вам всем, что сначала надо думать, а потом стрелять. Желудки у них
самые обыкновенные. Серый, скажи, что ты сорвался. Ты не подумал и сорвался, и
больше так никогда не поступишь.
— Я сорвался. Я больше так никогда не поступлю, — послушно
просипел Серый.
— Молодец, — кивнул Шаман, — ну а теперь давай по-честному.
Что, если ты сделал это нарочно? Тебе проще выстрелить, чем отрабатывать
болевые приемы на живых вонючках, верно?
Серый взмок, кровь ударила в лицо, глаза забегали. Хорошо,
что было темно. Хотя, кто знает, может, Шама правда видит в темноте? Во всяком
случае, читать чужие мысли он умеет.
Серый действительно стрелял в бомжей не случайно. Ему очень
не хотелось убивать их руками, ударами по сонным артериям, а перед этим
заставлять копать для самих себя могилы под дулами. И он воспользовался тем,
что они побежали.
— Ладно, — Шаман опустил пистолет, — придется поработать. Мы
не можем оставлять три трупа с нашими пулями. Самих себя они уже не закопают… —
он вдруг замолчал и замер.
Остальные повернули фонари в направлении его взгляда. В
скрещенных лучах мелькнула фигура человека.
— Я уложил всех троих, — растерянно прошептал Серый.
— Стоять! Милиция! — выкрикнул Лезвие.
В ответ громко зашуршали кусты. Миха и Серый кинулись на
звук. Через минуту их фонари осветили парнишку лет семнадцати. Он стоял на
коленях над трупом одного из бомжей. Вероятно, споткнулся об него на бегу и
теперь пребывал в шоке.
Первым заговорил с ним Лезвие.
— Тихо, пацан, спокойно. Ты здесь один? Что ты здесь
делаешь?
— Я ничего не видел и не слышал, — медленно, хрипло произнес
парень, — я ничего никому не скажу.
