Легко, как молодая, взбежала Настя на пригорок. Глаза
привыкли к темноте, она уже различала церковный купол. Крона березы на могиле
Василия крупно, быстро дрожала под порывами ветра. Очередная вспышка осветила
аккуратный жестяной крест. С овальной фотографии Вася хмуро глядел на мать.
Когда утих раскат грома, она услышала какой-то новый,
странный звук. На лицо ей упало несколько тяжелых крупных капель.
— Господи, дождь! — Настя заулыбалась, растерянно
огляделась. Следовало скорей бежать назад, домой. Она сама не понимала, зачем
среди ночи ее понесло на могилу. Раньше ничего подобного с ней не случалось.
Диалоги с погибшим сыном были всего лишь печальной игрой, утешением, но никак
не помешательством. Видно, совсем стало плохо с головой от гари и повышенного
давления. Если, не дай Бог, кто-то из соседей узнает, подумают: свихнулась
фельдшерица. Следовало бежать домой, но она медлила. Капли падали все чаще.
Деревья благодарно, радостно зашумели. У Анастасии Игнатьевны возникло странное
чувство, что она здесь не одна.
— Кто тут? — спросила она как можно бодрей и громче.
Ответом был новый, жуткий порыв ветра. Долгая яркая молния
озарила кладбище. Анастасия Игнатьевна успела заметить скрюченный силуэт у
белой церковной стены, разглядела маленькое светлое пятно лица, длинные
спутанные патлы и немного успокоилась. Похоже, на кладбище забрела деревенская
юродивая Лидуня, существо забавное и безобидное.
— Лидуня, ты, что ли? Смотри, промокнешь, простудишься.
Настя решительно шагнула к церкви, чтобы поднять Лидуню,
отвести домой.
— Ну что застыла? Плохо тебе? — Она подошла совсем близко,
кряхтя и охая, присела. В кармане халата был коробок спичек. Огонек вспыхнул,
ослепил, Настя спрятала его от дождя в шалаш из ладоней и наконец заглянула
Лидуне в лицо.
Но никакая это была не Лидуня. На Анастасию Игнатьевну
смотрели совершенно чужие глаза. Они были большие, черные, в них подрагивали
два крошечных спичечных огонька.
Настя не испугалась, не закричала, только чуть отстранилась
и чиркнула новой спичкой. Перед ней на земле сидел ребенок, девочка лет
четырнадцати, лохматая, оборванная, немытая. Такие шныряют по электричкам,
клянчат милостыню.
— Нет у меня ничего, — сердито проворчала Настя и поднялась
на ноги, — нашла место! Иди домой!
Девочка не ответила.
Дождь усилился, платок на голове быстро намокал, а в голове
закрутилось черт знает что. Она вспомнила деревенскую легенду о юной барышне,
которая утопилась лет сто пятьдесят назад из-за несчастной любви и была
похоронена за кладбищенской оградой. Девица эта якобы выходила ночами из своей
могилы, бегала по окрестностям и, если кого встречала, пила кровь. В детстве
Настя верила в эти сказки, сейчас, конечно, нет, но все-таки продрал озноб. На
самом деле, девчонка-нищенка могла забрести на кладбище за продуктами, которые
оставляли люди на могилах. Яблоки, конфеты, крутые яички, спиртное. Не
исключено, что где-то поблизости прячутся взрослые воры. Взять у одинокой
фельдшерицы нечего, но зарезать могут и за три рубля, и за двести грамм
медицинского спирта.
— Не знаю, не знаю, кто ты такая, что здесь делаешь, Бог
поможет, — неуверенно промямлила Настя.
Дождь превратился в ливень, однако ноги как будто приросли к
земле. Насте стало совестно и жалко оставлять одинокого ребенка ночью, на
кладбище, в грозу. Кто бы ни была эта девочка, побирушка, воровка, все равно
человек, к тому же маленький и беспомощный.
— Идти можешь? — крикнула Настя сквозь шум ливня.
Девочка опять не ответила. Голова ее свесилась на грудь,
волосы закрыли лицо.
— Ты глухонемая? — спросила Настя, опять присев перед ней на
корточки и пытаясь подробней разглядеть ее лицо в темноте.
Девочка открыла рот, поднесла руку к горлу и помотала
головой.
— Нет? Не глухонемая, но говорить не можешь? Что-то с
горлом?
Девочка кивнула.
Анастасия Игнатьевна хотела поднять ее и, прикоснувшись,
почувствовала, какая она горячая. У ребенка был жар, не меньше тридцати девяти.
Настя профессиональным движением нащупала пульс на мокром тонком запястье. Он
был частый и слабый. Ни о чем больше не рассуждая, она побежала к небольшой
кособокой избе, в которой когда-то жил кладбищенский сторож, а теперь хранилась
всякая хозяйственная утварь. Дверь была заперта на замок, ключ прятали в
дранке, в широкой щели между бревнами. Через пять минут Анастасия Игнатьевна вернулась,
с трудом катя по мокрой траве старую, но крепенькую тачку с двумя оглоблями.
— Ну, давай, помогай мне, не отключайся! — приказала Настя,
усаживая ее в тачку. Девочка оказалась совсем легкой.
Вниз с пригорка, потом через поле, но не по размякшему
суглинку дороги, а рядом, по траве, Анастасия Игнатьевна волокла тачку. Иногда
она останавливалась, чтобы перевести дух, поправляла мокрые волосы, вытирала
лицо отжатым платком.
Ливень кончился, ветер отогнал тучу, открылась гигантская,
расплывчатая, матово-розовая луна. Дышать стало значительно легче.
— В избу сама войдешь? — спросила Настя у крыльца и легонько
похлопала девочку по мокрым щекам. — Давай, миленькая, очнись, и ножками,
потихонечку. Как тебя зовут?
Девочка помотала головой и опять поднесла руку к горлу.
Настя подняла ее и втащила в избу. Едва они оказались в сенях, сам собой
вспыхнул свет и заработал телевизор. Не обращая внимания на рекламные рулады,
Анастасия Игнатьевна усадила свою гостью на сундук. Девочка была босая. Ее
одежда, джинсы и футболка, пропиталась грязью и порвалась.
По телевизору шли новости. Рассказывали о пожарах. Горели
торфяники, с вертолетов их пытались заливать водой. Настя услышала краем уха,
что в двадцати километрах от поселка Первушино горит лес. Очаг возгорания
находится на территории бывшего пионерского лагеря «Маяк». Первушино было
совсем близко от Кисловки, а пионерлагерь и того ближе, если идти лесом, по
берегу реки, можно дойти часа за четыре. В пионерлагере четверть века назад,
три лета подряд Настя работала медсестрой. Теперь там ничего нет, кроме ржавого
забора и заброшенных, сгнивших деревянных корпусов.
— Скажите, а там могут находиться люди? Например, рыбаки,
грибники, туристы? — спрашивал на экране корреспондент у какого-то
ответственного чина.
— Это практически исключено, — отвечал чин, — там нет
грибов, почва болотистая. Рядом протекает река Кубрь, но рыбы в ней давно не
водится. И туристам там тоже, в общем, делать нечего.
— Но высказывалась версия, что лес мог загореться от
незатушенного костра, а потом уже вспыхнули корпуса лагеря.
