— Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу, —
прозвучал из темноты мягкий голос Шамана. — Я тоже знаю такую песенку. Так ты
здесь один?
— Один, — парень продолжал стоять на коленях над бомжом.
Фонари били ему в лицо.
— Врать нехорошо, — вздохнул Шама и едва заметно кивнул Михе
и Серому. — Сколько вас? Где остальные?
Миха и Серый обошли парня и встали позади него. Их фонари
осветили Шамана.
— Вы?! — ошалело выкрикнул парнишка, вскочил на ноги и уже
после выстрела, медленно заваливаясь навзничь, прошептал: — Господи, так не
бывает!
На этот раз стрелял сам Шаман. Но Миха и Серый опять
оказались виноватыми. Их фонари осветили Шамана, и парень узнал его. Это
исключило возможность выбора. Впрочем, выбора все равно не было. Грузовик набит
оружием. Скоро начнет светать.
— А если остальные ушли? — тревожно спросил Лезвие.
— Не думаю, — Шаман присел на корточки и осветил фонарем
лицо убитого мальчика, — они забрались сюда, чтобы оттянуться. Пили, кололись.
Надо посмотреть корпуса, только очень быстро и тихо.
Он оказался прав, как всегда. В самом дальнем корпусе нашли
сонную, обкуренную парочку. Их не стали ни о чем спрашивать. Просто
пристрелили. Они даже не успели ничего понять.
Лезвие вместе с Шаманом обыскали вещи убитых. Серый и Миха
приволокли трупы с улицы.
— Должна быть еще одна девка, — задумчиво произнес Шаман,
вертя в руках небольшой джинсовый рюкзачок, который нашли в соседней комнате
вместе с мужской курткой, расстеленной на куче травы и лапника, и большой
спортивной сумкой.
— Один паспорт, один студенческий, — сообщил Лезвие, — три
зубные щетки, три рюкзака, одна сумка.
— Ерунда, — сказал Шаман, — можно либо гадать, либо искать.
Первое бесполезно, на второе нет времени.
— Посвети-ка, я посмотрю фотографию в паспорте, — попросил
Лезвие.
— Перестань, — Шаман выхватил у него документы, — надо
уходить.
Миха и Серый успели принести запасную канистру и уже
поливали пол бензином.
Прежде чем бросить джинсовый рюкзачок в бензиновую лужу,
Шаман достал оттуда ключи с брелком — плюшевым медвежонком и спрятал в карман
вместе с документами.
Глава 2
Маша Григорьева бежала по Краснопресненскому бульвару.
Ничего глупее нельзя было придумать. Над Москвой висел смог. Горел торф в
подмосковных лесах, горела свалка в Люберцах. Никакого кислорода, сплошной
угарный газ и прочие яды. Ужасно вредно для здоровья. И все равно Маша встала
на час раньше, надела шорты, майку, кроссовки и отправилась бегать.
— У меня все хорошо, — повторяла она в ритме собственного
дыхания, — у меня все отлично. Я не буду раскисать, не буду, не хочу.
На самом деле следовало остановиться, дойти пешком до дома,
встать под прохладный душ. Она не просто раскисала, она растворялась в
пространстве, словно кусок рафинада в чае. В последнее время с ней такое
случалось слишком часто. Она становилась маленькой, беспомощной девочкой,
потерянной в сутолоке, на вокзале в чужом городе; ребенком, о котором забыли и
никогда не придут. Мир вокруг делался уродливым и безнадежным. Воздух — черным
и жестким, как наждак. Она знала, что в таких ситуациях требуется помощь
психолога. И понимала, что никто не поможет, поскольку сама была
профессиональным психологом.
Утром одиннадцатого сентября две тысячи первого года Маша
Григорьева, она же Мери Григ, офицер ЦРУ, доктор психологии, человек, проживший
половину жизни в России, половину в Америке, проснулась в своей квартире в
Гринвич-вилледж от странного, оглушительного гула. Ей показалось, что на крышу
ее дома садится гигантский реактивный самолет. В доме имелся выход прямо на
крышу, через чердак. Маша вскочила и, как была, в пижаме, босиком, бросилась наверх.
С крыши отрывался вид на Манхэттен. Маша видела своими
глазами, как выпрыгивали люди из окон, как рушились башни торгового центра,
краса и гордость Америки, знаменитые небоскребы-близнецы. Потом еще долго
воздух оставался черным, и ничто не могло перебить мерзкого сладковатого
запаха. Маше казалось, что ее квартира, салон машины, одежда и даже кожа пахнут
этой гарью.
И вот сейчас Москва, окруженная горящими лесами и
торфяниками, пахла примерно так же. Впрочем, ничего странного. Просто гарь и
духота мутили мозги и навевали жуткие воспоминания.
Маша Григорьева родилась в Москве, в 1972 году. Ее отец
служил в КГБ, во внешней разведке. Родители развелись, когда ей исполнилось
семь. Мама вышла замуж за известного артиста. Папа женился на своей коллеге, был
направлен в Вашингтон, в посольство. В 1984-м он сбежал к американцам и стал
работать на ЦРУ. Маша, разумеется, ничего об этом не знала. Она жила с мамой и
маминым мужем. Артист любил выпить, мог пьяным сесть за руль. Однажды это
кончилось катастрофой. Маша осталась сиротой, с ней произошло много всего
плохого.
В 1986-м ее родному отцу Андрею Евгеньевичу Григорьеву
удалось за большие взятки, с помощью Международного Красного Креста, вывезти ее
в Америку. Она стала стопроцентной американкой, закончила Гарвард и школу ЦРУ.
Шеф ее отца, глава русского сектора ЦРУ Билли Макмерфи, который с самого начала
принимал активное участие в судьбе девочки, взял ее к себе на работу.
Два года назад Макмерфи отправил Машу в Москву.
Самое значительное американское лобби в российском
парламенте представляла фракция «Свобода выбора». Возглавлял ее Евгений
Николаевич Рязанцев. В этого политика и его партию было вбито много
американских денег. В мае 2000 года американский политолог Томас Бриттен,
работавший в пресс-центре «Свободы выбора», «официально числившийся постоянным
консультантом по связям с общественностью, был убит в Москве, и не просто убит,
а вместе с пресс-секретарем Рязанцева, Викторией Кравцовой, в ее квартире, в ее
постели.
Томас Бриттен был офицером ЦРУ. Виктория Кравцова —
последней любовью политика-демократа, вскормленного американскими деньгами.
Мери Григ неофициально принимала участие в расследовании,
вытягивала из депрессии Евгения Николаевича Рязанцева и временно взяла на себя
функции его пресс-секретаря.
Убийца был найден. Предполагалось, что Маша останется в
Москве на несколько лет и заменит Бриттена. Но случилось так, что на нее вышел
бывший шеф ее отца, генерал ФСБ Всеволод Сергеевич Кумарин, давний противник
Билла Макмерфи. Офицер Григ обязана была сообщить об этом контакте. Ее тут же
отозвали домой, в Нью-Йорк.
Следующие два года она занималась рутинной кабинетной
работой. Ее ввели в группу аналитиков, которые пытались прогнозировать
политическое будущее России.
