За окном уже рассвело. Весело щебетали городские птицы.
Спать расхотелось. Выбора у Григорьева не было.
— Хорошо, — кивнул он, — мне действительно все это очень
интересно, Генрих, и я готов слушать вас сколько угодно.
— Я помню Гиммлера и Штрауса, — монотонно, медленно
продолжал Рейч. — Они навещали питомник. Я был совсем маленький, но отлично
помню этих двоих. Я также знаю, что через неделю после моего рождения Гиммлер
брал меня на руки. Вместе со Штраусом он явился осмотреть партию новорожденных.
Я выглядел отлично, был здоровей и красивей других. Сейчас я покажу вам.
Он отложил энциклопедию, достал с полки маленький альбом в
черном бархатном переплете, с золочеными уголками. Расстегнул изящный замочек,
пролистал толстые твердые страницы, переложенные папиросный бумагой. На каждой
только одна фотография.
— Я не стал помещать этот снимок в энциклопедию, — сказал
Рейч, — я никогда не опубликую и не продам его. Для меня это семейная реликвия.
Смотрите.
На снимке был Гиммлер в белом халате с голым пухлым
младенцем на руках. Рядом худой высокий человек, тоже в халате. За ними
виднелись смутные головы двух медсестер в форменных косынках, надвинутых на
лоб, с маленькими свастиками посередине, там, где у обычных сестер нашит
красный крест. Еще можно было разглядеть край стеклянного шкафа и стол, на
котором стояли детские весы-лодочка.
— Отто Штраус? — спросил Григорьев, указав на высокого
человека.
— Да. Он очень фотогеничен. Умное приятное лицо. Лицо
профессора, интеллектуала. Гиммлер рядом с ним выглядит серым банальным
чиновником. Он и был таким. Они отлично дополняли друг друга. Штраус называл
Гиммлера Гейни, позже стал называть Рейхс-Гейни. Их дружба была очень
трогательной. Гиммлер любил придаваться сентиментальным воспоминаниям о
детстве, о школе, о запахе мела и чернил, о свиных ножках. Он был романтический
бюрократ. Мать Штрауса отлично готовила, и маленький Гейни иногда обедал у них
по воскресеньям, после того как выполнял свои обязанности служки в католическом
храме. Отец Гиммлера был глубоко верующим католиком, заставлял его не только
посещать храм, но и работать там служкой. Вот откуда пошла патологическая
ненависть Гиммлера к католической церкви и вообще к христианству.
— Соответственно, увлечение черной магией, астрологией,
алхимией, — сказал Григорьев, — кажется, у Гитлера были те же проблемы?
— Совершенно верно. У них у всех были похожие проблемы,
идущие из детства.
— И у Штрауса?
— Нет. У него — нет. Его детство похоже на кадры
пропагандистских фильмов о Гитлерюгенд и цветные иллюстрации к детским книжкам,
издававшимся в Рейхе. Идеальный мальчик. Отлично учился, слушался старших, не
шалил. В семнадцать лет их обоих, Отто и Гейни, призвали в армию. Повоевать они
не успели, оба прослужили в армии рядовыми всего год, застали самый конец
войны, позорный и страшный для Германии. Вернувшись, Отто сразу поступил в
университет в Мюнхене. А Гейни отправился в Берлин, надеясь, что в столице
будет проще устроиться. Он не собирался продолжать образование. Он не любил
учиться. Не видел в этом надобности. Что-то такое надежное должно быть в самом
человеке, чтобы он поднялся над обстоятельствами. В Отто Штраусе было. В Гейни
Гиммлере — нет. Гейни опустился в Берлине на самое дно. Он лихорадочно и
бестолково искал работу, то служил посыльным в щеточной мастерской, то
учетчиком на фабрике, где варили клей. Наконец сошелся с некоей Фридой Вагнер,
женщиной неряшливой, истеричной, пьющей. Она была старше него на семь лет. Он
жил на деньги, которые она зарабатывала проституцией. Отто навестил его в тот
ужасный период. В чердачной квартирке воняло потом, перегаром и грязными
носками. Пьяная непричесанная Фрида вопила и швыряла в своего юного любовника
пустые бутылки. Соседи грозили вызвать полицию. Отто предупредил Гейни, что
такая жизнь может плохо кончиться, и поскорей ушел. Он оказался прав. Фриду
Вагнер нашли убитой. Гейни разыскивала полиция. Неделю он прожил у Отто, потом
исчез, а вскоре был арестован и предстал перед судом по обвинению в убийстве
Фриды. Улик оказалось недостаточно. Генриха Гиммлера оправдали.
— Жаль, — вздохнул Григорьев, — вот посадили бы его, и кто
знает, как могла бы повернуться история?
— Рейч сердито помотал головой.
— Пожалуйста, хватит меня перебивать. Прошло более двадцати
лет. Все архивные документы, связанные с тем давним делом, были уничтожены.
Тихий исполнительный Гейни стал главой СС. Его боялось полмира. Под его
руководством шло истребление миллионов. А он боялся, что кто-нибудь все еще
подозревает его в убийстве несчастной проститутки Фриды Вагнер. Никто не смел
вспоминать эту историю. Никто, кроме Рейнхарда Гейдриха.
Рейч опять взял свою энциклопедию и показал Григорьеву
очередной портрет.
— Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, аристократ, талантливый
скрипач, обергруппенфюрер СС и генерал полиции, мог бы стать образцом
идеального арийца. Он был высок и великолепно сложен. Ничего уродливого,
патологического. Светский красавец, умница. Только голос у него был странный,
неприятный, высокий, почти женский — голос евнуха. Гейдрих страдал серьезным
сексуальным расстройством. По сути, он был сексуальным маньяком, садистом, но
ему повезло. Он получил возможность решать свои внутренние проблемы не
уголовным способом, а вполне законным, государственным. Он жестоко истреблял
сотни тысяч людей — евреев, чехов, поляков, русских. В самом начале военной
карьеры он был подвергнут суду чести за изнасилование. Ему, блестящему старшему
лейтенанту флота, пришлось подать в отставку в двадцать четыре года. Он, как и
Гиммлер, скатился на дно, общался с отбросами общества, с ворами и
проститутками. Именно оттуда пришел он в ряды нацистской партии и стремительно
сделал блестящую карьеру. Но все ему было мало. Его раздирали противоречия. Он
великолепно играл на скрипке, был лучшим в Германии фехтовальщиком, обожал
светские рауты, любезничал с дамами, а ночью мотался по самым грязным борделям.
В нем сочетались ледяная филигранная хитрость карьериста, интригана с тупой
жадностью свиньи. Он жрал жизнь, со всеми ее самыми мерзкими удовольствиями, и
не умел вовремя остановиться. Он страдал патологическим интересом к проституции
и, если бы не работа, мог бы не вылезать из публичных домов сутками. Ему
принадлежала идея создания знаменитого «салона Китти», самого элегантного
борделя Германии. Персонал он подбирал лично, весьма тщательно, обращая
внимание не только на красоту кандидаток, но и на их идеологическую зрелость.
Даже некоторые дамы из высшего общества не брезговали работой в салоне, исключительно
из патриотизма и любви к фюреру. Среди избранной клиентуры были высшие офицеры
Рейха, иностранные дипломаты. Все, что происходило в роскошных интерьерах
борделя, записывалось на пленку. Проститутки умели развязывать языки своим
клиентам. Полученные сведения стекались к Гейдриху. На каждого высшего офицера,
дипломата, чиновника у него имелось досье. Но этого ему казалось мало. Гейдрих
собрал и задокументировал информацию о неразделенной любви Геббельса к Анке
Штальхорм. Главный антисемит мира сходил с ума по еврейке более десяти лет, но
так и не добился взаимности. Гейдрих имел специальную папку, в которой
хранились сведения о многочисленных бурных романах жены Геббельса, красавицы
Магды. Первая леди Рейха, мать образцовых арийских детей, кавалерша золотого
Ордена Матери, с 1929 по 1932 была любовницей еврея Хаима Виталия Арлазорова,
причем умудрялась в это же время спать со своим будущим мужем Йозефом
Геббельсом и со своим будущим божеством Адольфом Гитлером. Гейдрих самым
подробным образом изучил историю ожирения и психических сдвигов морфиниста
Геринга. Он даже попытался собрать документы о сомнительном происхождении
фюрера. И, разумеется, не обошел вниманием историю сожительства молодого
Гиммлера с проституткой Фридой Вагнер. Прежде чем все полицейские и судебные
документы, связанные с убийством Фриды, были уничтожены, с них по приказу
Гейдриха сняли аккуратные копии.
