В мае 42-го Гиммлер узнал, что в Праге чешское подполье
готовит покушение на Гейдриха. Он не стал мешать заговорщикам. Правда, они не
оправдали доверия рейхсфюрера. Гейдрих получил множественные ранения, но
остался жив. Его поместили в пражский военный госпиталь, вытащили осколки, он
быстро шел на поправку. Гиммлер вместе с доктором Штраусом приехали в Прагу.
Штраус лично осмотрел раненого, сделал ему пару инъекций. Через несколько дней
Гейдрих скончался. Потом шептались в кулуарах, но вслух, публично, никто
пикнуть не смел. Была проведена карательная операция. Деревню Лидице, близ
Праги, в которой могли скрываться участники покушения, окружило специальное
подразделение из дивизии СС «Принц Евгений». Убили всех жителей, от младенца до
старика, дома сожгли, взорвали, бульдозерами стерли с лица земли. В моей
коллекции есть крупный осколок, извлеченный из селезенки Гейдриха. Хотите,
покажу?
— Нет, спасибо.
Григорьев закурил, но после двух затяжек загасил сигарету.
За ночь он успел выкурить почти пачку.
— Все равно покажу, — пообещал Рейч, — правда, уже не
сегодня. Мы оба слишком устали. Этот осколок — один из самых ценных моих
экспонатов. Все самое ценное я храню не здесь, а в подвальчике своего магазина,
в специальном сейфе. Кстати, перстень Отто Штрауса я приобрел не за деньги и не
путем обмена. Мне его подарили.
Он замолчал и загадочно улыбнулся. В глазах его опять
сверкнула тусклая искра безумия.
— Ну разве вам не интересно, кто?
— Конечно, интересно, — кивнул Григорьев.
— Завтра вы это узнаете. Вечером, часов в семь, жду вас в
моем магазине. А сейчас я вызову вам такси.
Глава 12
Корреспондентка модного журнала оказалась сорокалетней дамой
с мягким низким голосом, отличной фигурой и лицом итальянской кинозвезды начала
шестидесятых. Шаману зрелые дамы нравились больше молоденьких. Еще
договариваясь о встрече по телефону, он понял по голосу, что тетка классная. Он
млел от этих особенных, бархатных ноток, от хрипотцы, сладкой и тягучей, как
сливочный ликер. Такие голоса бывают только у южных женщин, грузинок,
итальянок.
Шама согласился принять ее в своей московской квартире и
даже позволил притащить фотографа. Обычно он отказывался от съемок. У него был
дежурный набор готовых фотографий для интервью. Он не терпел суеты, которая
неминуемо сопровождает процесс домашних съемок. Он трепетно и болезненно
относился к качеству своих изображений. Было несколько ракурсов, несколько
сочетаний света и тени, в которых его лицо могло показаться ужасным. Он знал об
этом. Некоторые фотографы нарочно ловили именно такие моменты, потом уже ничего
нельзя было сделать. Отвратительные снимки попадали в прессу и серьезно портили
Шаману настроение.
— Вы обещаете, что покажете мне фотографии прежде, чем
давать их в журнал? — спросил он у корреспондентки по телефону.
— Конечно. Я принесу вам вычитать текст интервью и
фотографии. Все, что вам не понравится, мы уберем.
Такому голосу трудно было не поверить. Однако сейчас Шаман
все-таки пожалел, что согласился на домашнюю съемку. После бессонной ночи и
сумасшедшего утра он выглядел плохо. Косметический клей, которым он
воспользовался для накладных усов, оказался дрянным, кожа над верхней губой
покраснела и шелушилась.
Из-за утреннего плавания на катере вдоль горящего леса,
из-за поисков своего перстня он почти забыл о назначенном времени. Между тем
интервью было важным. Журнал считался самым престижным из всех толстых
глянцевых изданий. Портрет Владимира Приза намеревались поместить на обложке.
Он опоздал на двадцать минут. Корреспондентка с фотографом
уже ждали его во дворе. С ними явилась девочка-гример с чемоданчиком.
Шама был все еще сильно возбужден, перед глазами крутились
искры, плясали язычки пламени. В лифте дрожал противный люминесцентный свет, и
собственное лицо в зеркале ему не понравилось. Он встретился глазами с
гримершей и заметил, как внимательно она смотрит на розовое шелушащееся пятно у
него под носом.
— Володя, вы, кажется, немного напряжены. Плохо себя
чувствуете? Что-нибудь случилось? — спросила корреспондентка, когда он уронил
на кафель лестничной площадки ключи от квартиры и сильно вздрогнул от звона.
«Этой ночью я и мои ребята убили шесть человек», — рявкнул
он про себя и усмехнулся, представив, какие бы стали у них физиономии, если бы
он произнес это вслух. Впрочем, скорее всего, они бы вежливо засмеялись, приняв
это за шутку.
— Я в порядке, — утешил он корреспондентку и скользнул
взглядом по ее полным мягким губам, — просто времени мало.
— Мы постараемся быстрей, — пообещала она и достала
крошечный дорогой диктофон, — мы можем начать сразу, пока Ира будет вас
гримировать.
Ира, не спрашивая разрешения, уже разложила свой чемоданчик
на стеклянном журнальном столе в гостиной. Фотограф тоже принялся выкладывать и
расставлять свои штативы и зонтики.
— Вы были единственным ребенком в семье? — спросила
корреспондентка, присаживаясь рядом с Шамой на низкий мягкий диван.
— Да.
— Глаза прикройте, пожалуйста, — шепотом скомандовала
гримерша.
— Как вам кажется, единственные дети отличаются по своему
психическому складу от тех, кто растет с братьями и сестрами?
— Конечно, отличаются. А у меня вообще было особенное
детство. Я оказался единственным не только в семье своих родителей. У меня еще
имелся дядя, мамин брат, у которого не было детей. Они с моим отцом тезки. Оба
Георгии. В каком-то смысле у меня было два отца, я в раннем детстве путался,
кого называть папой, кого — дядей Жорой. Оба мною много занимались, воспитывали
очень строго. Особенно дядя. Он был человек военный, генерал авиации, прошел
Афганистан.
— А вы не мечтали в детстве о военной карьере?
Глаза Шамы все еще оставались закрытыми. По лицу мягко
скользили пальцы гримера. Он чувствовал прикосновение чего-то жирного,
прохладного. Корреспондентка сидела совсем близко, вполоборота, и ее голое
колено, округлое и гладкое, упиралось в его бедро. Пахло смесью духов, грима,
дезодоранта.
— Здесь у вас сильное раздражение, — прошептала гримерша ему
на ухо, — вы, вероятно, недавно наклеивали усы и пользовались плохим клеем.
Ничего, у меня есть специальный успокаивающий гель, сейчас смажем, и станет
лучше. Щиплет?
Верхней губе стало холодно, в ноздри ударил запах ментола,
такой резкий, что Шама чихнул.
— Будьте здоровы, — сказала гримерша.
— Усы? — оживилась корреспондентка. — Вы готовитесь к
какой-то новой роли? Расскажите, это ужасно интересно. Насколько я знаю, сейчас
вы серьезно занялись политикой. Как вам удается совмещать одно с другим?
