— Каждый политик немного актер. Каждый талантливый актер
немного политик, поскольку созданные им образы влияют на массовое сознание.
Он проговорил это мрачно, сквозь зубы, что было вполне
естественно. Верхнюю губу густо смазали гелем. Гримерша занялась его волосами.
Он не видел, что она делает, зеркала перед ним не было, только объектив
фотокамеры. Фотограф уже успел полностью подготовиться к съемке.
— Что касается детской мечты, — продолжил Шама после
короткой паузы, — я мечтал стать графом Монте-Кристо. Мне хотелось найти клад,
я изрыл весь дачный участок своего дяди. Ничего не нашел, кроме дождевых
червяков.
— Ненавижу червяков, — пробормотала гримерша. Фотограф,
молчавший все это время, спросил:
— И чего? Вы их собрали в банку, чтобы рыбу ловить?
— Нет. Я никогда не увлекался рыбалкой, — сказал Шама и
улыбнулся.
Было бы забавно рассказать, как и зачем он набрал полную
литровую банку червей. Рыбалка правда ни при нем. Молодая жена дяди Жоры
панически боялась червяков.
Дождливым летом 1979 года дядя Жора был в Кабуле. Родители
жили в Москве и приезжали на дачу только по выходным. Тетя Оля, красивая, спокойная,
ласковая, ничем не ограничивала свободу десятилетнего племянника Володи, давала
ему достаточно много карманных денег, разрешала гулять после девяти вечера,
включать громко музыку. В отличие от остальных взрослых, от родителей и дяди,
она позволяла ему все, но постоянно ставила перед выбором.
— Ты можешь ругаться матом, — говорила она, — но учти, что
от этого у тебя будет вонять изо рта. Ты можешь бездельничать целыми днями,
шляться с деревенскими пацанами, пить с ними портвейн и курить. Но ты должен
знать, что от алкоголя и никотина в твоем возрасте замедляется умственное и
физическое развитие. Ты останешься низеньким, хилым и отупеешь. А если ты за
все лето не раскроешь ни одной книжки, учебный год начнешь с двоек. Но это твой
личный выбор.
Володя привык к железной дисциплине. Никто, ни родители, ни
дядя, не предоставляли ему выбора. Дядя Жора муштровал его, как солдата на
плацу. Мать орала и щедро отвешивала подзатыльники. Отец нудно пилил и
устраивал недельные бойкоты. Володя привык хитрить, врать, существовать в ритме
подозрительности, злых интриг, запретов и тайной вражды со взрослыми.
Тетя Оля видела его насквозь, мгновенно разгадывала все его
хитрости, но не ругала, не наказывала, только говорила: твой выбор, тебе жить.
И улыбалась. Его передергивало от ее улыбки, от мягких ироничных интонаций.
Когда она, меняя тембр голоса, произносила с гундосой
растяжкой: «твои пацаны», он готов был ее убить.
Однажды он вытащил десятку из ее сумочки и ждал, что будет.
Ничего не было. Она спросила, довольно ли ему десятки, не маловато ли. Он
впервые в жизни покраснел от стыда. Если бы она орала, обвиняла, грозила, что
нажалуется дяде, он чувствовал бы себя значительно комфортней.
Только одно могло вывести из равновесия надменную тетушку:
червяки. И десятилетний Володя принялся потихоньку копать землю на участке,
собирать палочкой мягких розовых тварей в литровую банку. Своими тайными
планами он поделился с «пацанами», деревенскими ребятами Лезвием и Михой.
Тетя Оля спала на втором этаже. Обычно перед сном она долго
читала в постели, часов в двенадцать спускалась вниз, проверяла, спит ли
Володя, гасила везде свет, запирала входную дверь и возвращалась к себе.
В тот день шел дождь. К ночи он превратился в ливень.
Старуха домработница с утра отпросилась домой. Володя вел себя тихо, после
ужина отправился к себе в комнату и сделал вид, что читает. В двенадцать он
услышал, как наверху скрипнула дверь, вскочил и громко хлопнул оконной рамой.
Это был условный сигнал для Лезвия, который заранее спрятался на чердаке.
Тетя Оля заглянула к Володе в комнату, он задержал ее
разговором.
— Ты что, икаешь? Водички принести? — ласково спросила тетя.
— Да, спасибо.
Она сходила на веранду, вернулась со стаканом воды.
Он церемонно поблагодарил и выпил. На самом деле он не икал,
а давился смехом, представляя, что сейчас происходит у нее в спальне.
Проникнуть туда с чердака было совсем не сложно. Лезвие должен был успеть
навалить червяков в постель, выскользнуть и спрятаться в закутке у чердачного
люка. Они заранее рассчитали, что это займет не более пяти минут.
Володя взглянул на часы, зевнул и смиренно пожелал тетушке
спокойной ночи. Она поцеловала его в щеку, тоже зевнула и отправилась к себе.
Как только она вышла, Володя вскочил, плотно прикрыл окно, чтобы шум дождя не
мешал слушать, и подкрался к двери.
Сначала было тихо. Володе казалось, что тишина эта длится
вечно. Наконец скрипнула дверь, легко и мягко простучали над головой шаги
тетушки, еще минута тишины, и вдруг короткий, пронзительный крик: «Мама!»
Все, что происходило дальше, запомнилось Володе на всю
жизнь. Тетушка не придумала ничего лучшего, как скрутить постельное белье
вместе с подушкой и одеялом и, держа в руках этот огромный, неудобный узел,
броситься вниз. Но беда в том, что деревенский пацан Лезвие сочинил еще одну
шутку. Он щедро навалил червяков на верхние ступеньки и на широкие перила.
Володя удивился, услышав грохот над головой и совсем новый
крик, хриплый и жуткий. Когда он решился вылезти из своей комнаты и зажечь свет
на веранде, он увидел, что тетя Оля лежит в странной позе у нижних ступенек.
Рядом валялись подушка, одеяло, простыня. По всему этому лениво ползали жирные,
длинные, в общем, совершенно безобидные твари, дождевые черви. И еще он успел
заметить, что по белоснежному халату тетушки растекается красное пятно.
Несколько минут он стоял и смотрел. Вероятно, тетя была без
сознания. У него мелькнула мысль, что она вообще умерла. Он смутно помнил, как
скончалась от инсульта первая жена дяди Жоры, полная, шумная тетя Зина. Ему
тогда только исполнилось пять лет. Он заглядывал в комнату, в которой пахло
лекарствами и на диване, укрытая пледом до подбородка, лежала неподвижная
груда. Ветер из открытой форточки шевелил ее рыжие кудряшки. За столом в углу
сидел доктор в белом халате и что-то писал. Это было совсем не страшно, наоборот,
интересно и удивительно. Говорливая тетя Зина молчала и лежала смирно. Можно
все что угодно сделать, даже разбить ее любимую хрустальную вазу об ее голову,
она не шелохнется и не будет ругать.
Сейчас он стал старше и лучше понимал, что такое смерть, но
все равно не боялся, даже наоборот, постоянно и напряженно думал об этом
странном феномене, мог часами с любопытством рассматривать картинки в старых
учебниках судебной медицины, которые остались от дедушки, военного врача.
«Я просто хотел пошутить. Это шутка такая!» — простучало в
его голове дробью дождя, который колотил по крыше. Он уже почти привык к мысли,
что тетя Оля умерла, и даже представил, какие у всех будут лица на ее
похоронах, но тут послышался слабый стон.
