— Ладно, расслабьтесь, Андрей, — Рейч махнул рукой, — можете
не отвечать. Я задал хамский вопрос, простите. На самом деле я вам очень
благодарен. Вы меня так долго, так терпеливо слушали. Спасибо. — Рейч слегка
поклонился. — Было бы обидно, если бы все это ушло вместе со мной. Мемуаров я писать
не собираюсь. Сам не умею, нанимать кого-то и диктовать не хочу. Ни друзей, ни
родственников у меня нет. Я пытался рассказать Рики. Он был в восторге. «О, это
здорово! Это так концептуально! Ты был выведен искусственным путем, ты прообраз
клона! Ты клон „Черного ордена“! Ты осколок космического льда! Я сплю с
клоном!»
Григорьев хотел сказать «сочувствую», но промолчал. Лицо
Рейча на мгновение показалось мертвым. Глаза его потускнели и застыли, щеки
ввалились. «А ему ведь совсем мало осталось, — подумал Андрей Евгеньевич, — он
старше меня лет на десять».
* * *
Когда в больнице Василисе стали обрабатывать ожоги, сначала
хотели снять перстень. Долго обсуждали, как это сделать. Палец распух
настолько, что перстень оказался как бы впаянным в сплошной ожоговый пузырь.
— Ну что, может, кусачками перекусить? — предложила сестра,
и обратилась к Василисе:
— Колечко ценное? Или не очень?
Как будто она могла ответить!
— Ладно, — вздохнула сестра, — лучше пока не трогать. Можно
повредить пузырь, и вообще, возни много, а оно особенно и не мешает. Ведь оно
тебе не мешает, нет?
Василиса помотала головой. Она плохо соображала, ей вкололи
приличную дозу анальгина с димедролом.
— Да и жалко портить вещь, — продолжала рассуждать сестра, —
оно вроде бы старинное, интересное такое. Это серебро? Или белое золото?
Правую руку обработали и перебинтовали, оставив перстень в
покое.
«Не хочу, — беззвучно бормотала Василиса, лежа под
капельницей в маленьком больничном боксе, — вас нет, гады, ублюдки, вас уже
больше полувека нет в живых. Почему я вас вижу и слышу? Зачем?»
Глаза ее были открыты, она смотрела в белый потолок, она
отлично понимала, где находится, что с ней происходит, но одновременно со своей
жизнью проживала куски чужой, которая давно закончилась и не должна иметь
продолжения.
Группенфюрер Штраус спускался по лестнице, в голове у него
отщелкивал список имен и должностей, словно кто-то печатал их на невидимой
пишущей машинке. Потом каждое имя обводилось аккуратным овалом, между овалами
выстреливали прямые линии связей. Он был заинтересован в безопасности своего
пациента Гиммлера. Пока Гиммлер владеет всей полнотой власти, никто не мешает
доктору Штраусу работать.
В мозгу Штрауса включился какой-то особый аппарат, вроде
рентгеновского. Перед его мысленным взором возникла гигантская фигура с
уродливым топорным лицом. В углу широкой пасти дымилась сигарета. Эрнст
Кальтенбруннер, начальник Главного управления имперской безопасности. Пьет и
чудовищно много курит, около восьмидесяти сигарет в день. Зубы у него
отвратительные, коричневые гнилые осколки. Постоянно мучается зубной болью. Но
боится идти к дантисту. Гиммлеру пришлось выпустить специальный приказ для
Кальтенбруннера, чтобы он посетил дантиста. Не помогло. Эрнст продолжал глушить
свои зубные проблемы спиртным и табаком.
Аппарат погудел, пощелкал. Фигура исчезла. Отто Штраус
убедился, что Кальтенбруннер не имеет дурных намерений по отношению к Гейни. Он
вполне может занять место ненадежного красавчика Гейдриха. Интересно, как
отнесется к такой рокировке Геринг?
Один урод сменился другим. Жирное существо с двойным
подбородком, с тонкими губами и выпученными глазами. Герман Вильгельм Геринг.
Любитель охоты, драгоценных камней и морфия. Лечился в психиатрической клинике.
Красит губы, пудрится, нацепляет на свои разноцветные мундиры женские брошки с
гигантскими бриллиантами и сапфирами. Он стал слишком жирным и ленивым. Кто там
еще?
Йозеф Геббельс. Тощий карлик с женским широким тазом, со
спелыми прыщами и длинным острым носом.
Страдает колченогостью и фурункулезом. Правая нога короче
левой, ступня вывернута. Носит специальную ортопедическую обувь. Нет, этот
чувствительный калека сейчас совсем не опасен. С началом войны его влияние
упало. Он умеет только орать. А во время войны надо еще и думать.
Лучше всех умеет думать Мартин Борман. Лицо грубой топорной
работы. Узкий лоб кретина, тяжелые челюсти. Шеи нет. Пивное брюхо. Круглая
сутулая спина вечного денщика. Вот кто требует особого внимания. Осторожный и
хитрый. Никаких сантиментов и амбиций. Только жадность и ледяной расчет.
Чрезвычайно живучий экземпляр. Остается снять шляпу и признать, что это шедевр.
Вершина творения.
По губам Штрауса пробежала тонкая улыбка.
У Василисы дернулся краешек рта. После очередного легкого
щелчка мыслительный аппарат Отто Штрауса перешел к следующему персонажу,
которого до сих пор принято считать главным героем трагедии.
«Ну что ж, если так хочется, пусть считают, — думал Штраус,
— хотя странно, что никто не замечает некоторых очевидных небрежностей,
допущенных при создании данной модели. В общем, работа довольно грубая, как
любой плагиат».
Превратить обычного живого человека в убийцу не так сложно.
Главное не ошибиться в выборе кандидата и в нужные моменты шептать ему на ухо
соблазнительные слова на доступном ему языке, таким образом, что бы он
воспринимал их как свои собственные мысли и чувства. Но это рутинная работа,
нудная и неблагодарная. С каждой особью приходится возиться отдельно,
индивидуально, иногда на это уходит слишком много сил и времени.
Куда заманчивей и увлекательней наладить массовое
производство. Для этого надо создать человекоподобную машину, способную
распылять вокруг себя гигантские облака смерти, превращать миллионы обычных
людей в убийц.
За всю историю человечества удачей заканчивалось не более
дюжины попыток, в разные эпохи, в разных географических широтах. Таковыми были,
например, гунн Атилла, иудей Ирод, римлянин Калигула, монгол Чингисхан, француз
Робеспьер, русский Ульянов (Ленин). Наконец, родной брат и современник
Шикльгрубера (Гитлера), грузин Джугашвили (Сталин). Удивительно, что удалось
создать сразу две биомашины, в одну эпоху, на близких географических широтах.
Подобные опыты имеют шанс на успех лишь в тех случаях, когда
есть достаточное количество исходного материала, чистой энергии разрушения. Эта
энергия бесконечно разнообразна, присутствует в небольших количествах в каждой
отдельной живой особи, имеет свойство выделяться и накапливаться в атмосфере.
Процесс накопления происходит незаметно, постепенно. В какой-то момент нематериальная
субстанция, сотканная из миллиардов мельчайших частиц банального, повседневного
человеческого зла, вдруг становится материей. Это можно сравнить с образованием
твердых кристаллов в перенасыщенном растворе.
