Драконов должен был к весне представить первые сто страниц
рукописи, немец собирался пригласить его, оплатить дорогу и проживание,
подписать договор, получить для него аванс у издательства. Остаток осени и всю
зиму Лев Абрамович самозабвенно работал, и к концу марта первые сто страниц
были готовы. Черная полоса кончилась. Ему везло даже в мелочах. Кто-то из
знакомых свел его с молодым человеком, который помог ему освоить наконец
компьютер. Симпатичный юноша по имени Стас, студент, подрабатывал, обучая
компьютерных чайников элементарным навыкам. Брал копейки. За короткое время
стал своим человеком в доме.
Между прочим, именно к этому Стасу Драконов отправился в
гости в тот вечер, когда его убили.
Писатель давно мечтал о ноутбуке. У него был дешевый
стационарный компьютер, который занимал весь его письменный стол. Стас
пригласил его посмотреть несколько образцов ноутбуков, недорогих, подержанных,
но очень хороших.
После убийства Стаса, разумеется, допрашивали, но ничего
интересного не узнали. Драконов пришел, просидел часа три, они болтали, пили
чай. Модель ноутбука, которая ему понравилась, стоила слишком дорого. Он
сказал, что нужная сумма появится у него чуть позже.
То есть он рассчитывал на аванс от немецкого издательства.
Арсеньев захлопнул свой ежедневник, нашел в бардачке бутылку
минералки. Вода была теплой, с гадким пластмассовым привкусом. Бутылка
провалялась в машине месяца два, не меньше. Он выпил залпом, как водку, и
закурил.
Ток-шоу, в котором участвовал племянник генерала Жоры,
только началось, оставалось вполне достаточно времени, чтобы доехать до
«Останкино».
Глава 17
«Я буду думать о чем-нибудь хорошем, и все пройдет», —
повторяла про себя Василиса и послушно водила глазами направо, налево,
открывала рот, показывала язык, подносила к носу забинтованный палец. —
Неврологический статус в норме, — бормотала пожилая врач, заполняя карточку
быстрым непонятным почерком.
«Представляю, что она бы там написала, расскажи я ей про
доктора Штрауса. Спасибо, что я не могу говорить. Я бы вряд ли удержалась. Мне
бы захотелось поделиться с кем-нибудь, и меня отсюда прямиком направили бы в
психушку, навсегда».
Голова ее лопалась от криков. Кричали мужчины. Это были
пленные русские летчики. Всего пять испытуемых. Трое потеряли сознание. Доктор
Штраус констатировал кому. Троих унесли. Их должны отогреть естественным
образом, с помощью одеял и голых женских тел. Использовать для обогрева
«животное тепло» придумал Гиммлер. К испытуемому подкладывали трех-четырех
голых женщин. Они должны были прижиматься к заледенелым телам летчиков.
Гиммлер, посещая Дахау, непременно присутствовал при опытах и радовался, как
дитя, когда однажды испытуемый оттаял до такой степени, что совокупился с одной
из женщин на глазах наблюдателей.
Тех, кто выживал после отогрева, опять опускали в ледяную
воду. И так до тех пор, пока эксперимент не даст внятных результатов.
Немецких летчиков сбивают над Атлантикой англичане. Они
падают в море и погибают от холода. Жирный Геринг, министр авиации, требует
проводить эти «авиационные» исследования. Ему нужен точный ответ на вопрос:
сколько времени проживет летчик, сбитый в феврале над Северной Атлантикой?
Поддерживать нужную температуру воды, когда бассейн находится
в теплом помещении, довольно сложно. Приходится работать на улице, холодными
зимними ночами. Врачи замеряют время, наблюдают. Вокруг шеи испытуемого
надувной круг, чтобы голова не уходила под воду и он не мог захлебнуться.
Головы, освещенные прожекторами, торчат на поверхности, как поплавки.
Испытуемые кричат, стонут, некоторые начинают бредить и даже петь. Закрыть им
рты кляпами нельзя, это нарушит чистоту эксперимента.
Время на холоде тянется бесконечно медленно. Отто Штраус, в
отличие от своих коллег, не бегал греться в офицерскую гостиную. Он, не
отрываясь, смотрел на лица оставшихся испытуемых, на четвертого и пятого.
Четвертый потерял рассудок. Сначала он кричал непрерывно, пронзительно. Потом
стал бормотать. Штраус не знал русского языка, но в потоке незнакомых слов
расслышал несколько общеизвестных крепких ругательств. Генерал не терпел брани,
и при иных обстоятельствах бывшему летчику пришлось бы поплатиться за
сквернословие. Но шел эксперимент, который нельзя прерывать.
Пятый испытуемый казался самым пожилым и слабым, но держался
удивительно долго. Он перестал кричать раньше других, вероятно, поняв, что это
бесполезно. Только лишняя трата сил. Он молчал. Посиневшие губы были плотно
сжаты, глаза широко открыты. Он смотрел прямо на Штрауса. Когда унесли троих,
впавших в кому, он проводил их взглядом и опять уставился на генерала. Наконец
затих четвертый. Его унесли. Кроме Штрауса не осталось никого возле ледяной
купели. Тишина обрушилась на генерала, придавила к мерзлой земле. Луна засияла
ярче, как еще один прожектор. Генерал сгорбился, спрятал руки в рукава теплой
шинели. Пар клубами валил у него изо рта. Он думал о том, что подробное
описание смерти от переохлаждения есть в любом учебнике судебной медицины и
только такие необразованные, темные люди, как Геринг, не знают этого. А
проблема быстрого разогрева замерзших была решена еще в 1880 году русским
медиком Лепешинским.
Штрауса интересовало другое. В молодости, когда он изучал
физиологию в Мюнхенском университете, его глубоко поразили опыты с холодом.
Сердце, изъятое из живой лягушки, замороженное максимально быстро, до твердости
камня, после оттаивания вновь начинало пульсировать. Когда же лягушку
замораживали целиком, она погибала. Штраус хотел найти способ консервации
жизни. Это была не только медицинская, но и философская задача. Он мечтал
остановить время и победить смерть.
Он хотел жить вечно. Иные формы жизни, кроме биологической,
его не устраивали. Ему представлялось, что в будущем обычный сон заменится
глубокой заморозкой организма. Все физиологические процессы остановятся, в том
числе и процесс естественного старения клетки.
Таким образом, удастся продлить свое существование сначала
лет на десять, потом на двадцать, потом на сто. Конечно, это пока только грубая
схема, но надо работать дальше, используя счастливые возможности, которые дает
война.
Из офицерской гостиной едва доносились звуки патефонного
танго и пьяный женский смех. Приглушенно, совсем далеко, лаяли овчарки. Пятый
испытуемый смотрел на Штрауса, не щурясь от ослепительного света, который бил
ему в лицо. И вдруг зазвучал его голос. Он говорил медленно, хрипло, с тяжелой
одышкой. Генерал подумал, что пятый бредит. Но фразы, которые произносил
русский, звучали вполне связно.
— Милая, любимая моя Оленька! Я жив. Машину нашу сбили над
лесом, за деревней Лоханки Курской области. Саня Тарасов погиб еще в воздухе, а
я каким-то чудом уцелел. Я жив, Оленька, сейчас, сию минуту, я думаю о тебе,
говорю с тобой, знаю, ты меня слышишь и чувствуешь. А что дальше — не так уж
важно. Сегодня полнолуние. Хотя бы раз за эту ночь, несмотря на голод, холод и
смертельную усталость, ты взглянула на луну. Я тоже ее вижу, круглую, белую,
важную, как купчиха у самовара. Ты любишь такие ночи, морозные, ясные, скрип
снега, четкие тени голых веток на дороге. Помнишь, как мы такой вот ночью шли
от станции до дома? Был слышен уютный, спокойный шум поезда. Ты сказала, что
далекий стук колес зимней ночью, в открытом поле, кажется тебе гениальной
музыкой, которую невозможно записать и повторить. У тебя заиндевели ресницы, я
их оттаивал губами. Ты смеялась и говорила, что глазам щекотно.
