— Рейч не нашел ни одного снимка. Негативы тоже пропали.
Никаких следов взлома, ничего. Трех альбомов и двух коробок с негативами просто
не оказалось в сейфе. Он готов был показать, продать. Но все исчезло, включая
фотографии девяностых. Рейч был в шоке, у него чуть не случился сердечный
приступ. Я даже хотел вызвать ему «скорую».
— То есть все выглядело вполне натурально? — уточнил
Кумарин.
— Ну да, да. Либо он гениальный актер, либо я полный идиот.
Я кое-как успокоил его, стал спрашивать подробно, что именно пропало. Я хотел
его проверить. Дело в том, что я знал совершенно точно: снимок, из-за которого
Макмерфи сейчас в отпуске, был именно у Рейча. Он приобрел его в девяносто
восьмом, у некоего Карима. — Григорьев хлебнул коньяку, немного успокоился. —
Этот Карим был главной и единственной нашей зацепкой.
— Вы мне о нем не рассказывали, — нахмурился Кумарин.
— Не успел, — Григорьев кивнул барменше и попросил сделать
ему большую чашку чаю с мятой и ромашкой. — Карим — вполне добропорядочный
гражданин США арабского происхождения, — сказал он, когда девушка отошла, —
сотрудник крупной фармацевтической фирмы. Хозяин виллы, на которой Макмерфи
встречался с бандитами. Коллекционер. Собирал личные вещи знаменитых злодеев.
— Интересное хобби, — заметил Кумарин, — даже интересней,
чем у Рейча. Он хотя бы изучает историю.
— Я видел кое-что из его коллекции. Например, расческу
Чикатило, грязный носок молодого Сталина. До сих пор пованивает.
— Вы издеваетесь?
— Ничуть. Лет пятнадцать назад он специально летал в Россию,
в Ростов-на-Дону за расческой и в Туруханский край за носком. С середины
девяностых Карим через Интернет активно общался с Рейчем, хотел купить у него
чуть ли не всю его коллекцию. Рейч навел о нем справки и предложил обмен.
Встреча Макмерфи с египетским доктором Абу-Бакром и чеченским полевым
командиром Хасановым была заснята по инициативе Абу-Бакра. Хозяин виллы
отпечатал несколько кадров, привез Рейчу и получил за это бритвенный прибор,
принадлежавший Геббельсу. Собственно, этот прибор окончательно убедил
руководство отправить меня в гости к Рейчу. Редкий экспонат Обнаружили при
обыске на вилле Карима, упакованный в стеклянный сундучок, снабженный биркой с
пояснениями, как и все прочие экспонаты. Самого Карима нашли мертвым. Только
тогда и стало известно о его странном хобби.
— Наверное, к нему явился Сталин за носком.
— Или упыриха Майнхофф за своей пудреницей. А может, все
злодеи сразу. В общем, он повесился в ванной. Самое неприятное, что никто из
нашего департамента не успел с ним до этого побеседовать. Негативы той съемки
скорее всего остались у Абу-Бакра.
— Так, может, это вообще работа Абу-Бакра, от начала до
конца?
— Ему это ни к чему. Хлопот много, выгоды никакой. Снимков
афганского периода у него не было, во Франкфурт он не летал, ни он, ни его люди
в дом Рейча не приходили. Ограбление исключено.
— Ну тогда надо трясти голубую фею мужского пола, — пожал
плечами Кумарин, — тут возможны три варианта: он сам провернул все это, либо
продал кому-то, либо просто проворонил, оставил случайного гостя наедине с
коллекцией.
— Совершенно справедливо, — кивнул Андрей Евгеньевич, — но
когда я очень мягко высказал последнее из этих трех предположений, Генрих впал
в ярость. Случайных гостей у них в доме не бывает. Без него Рики в голову не
пришло бы залезать в сейф, показывать кому-то альбомы. А в его присутствии
вынести их из дома незаметно просто невозможно.
— Ну хорошо, он помнит, кому в последнее время показывал
снимки?
— Отлично помнит. Никому.
— А с Рики вы пытались обсуждать это?
— Пока нет. Завтра днем они оба отправляются в Ниццу. Боюсь,
мне придется тоже туда слетать. Мы не договорили.
— Боитесь? — Кумарин засмеялся, так громко, что стали
оборачиваться официанты и повар высунулся из дверного проема.
— Дней на пять, может, на неделю, — добавил Григорьев,
немного смущенно, не понимая, что сказал смешного.
— Боится он, — фыркнул Кумарин сквозь смех, — совсем вы
очумели, Андрей Евгеньевич. Любой нормальный человек на вашем месте радовался
бы. Французская Ривьера, море, горы, красота немыслимая, лучшие в мире рыбные
рестораны, вина, чудесные отели. Народу, правда, много. Конец августа. Кстати,
вы номер себе уже забронировали?
— Нет. Рейч со своим мальчиком будут жить в Вильфранш, это
маленький городок, в двадцати минутах езды от Ниццы.
— Изумительное место. Но там всего четыре отеля, вы знаете
об этом?
— Понятия не имею. Рейч сказал, что они будут жить в отеле
«Марго».
— А где собираетесь жить вы?
— Пока не знаю. Я как раз хотел завтра утром, после
завтрака, зайти в ближайшее турагентство.
Григорьеву принесли чашку чая с ромашкой и мятой. У барменши
блестела серьга в ноздре, фальшивый бриллиант. Она улыбнулась, покосившись на
смеющегося Кумарина, и подмигнула Григорьеву, в прошлый раз он дал ей щедрые
чаевые.
— Ладно, — вздохнул Кумарин, отсмеявшись, — расслабьтесь. Я
все равно туда собирался, неделей раньше, неделей позже, не важно. Полетим
вместе. У меня, как у всякого нормального российского олигарха, есть вилла на
Лазурном побережье, как раз неподалеку от Вильфранш. Слушайте, вы бы хоть
спасибо сказали. Я приглашаю вас в гости.
— Спасибо, — Григорьев принужденно улыбнулся, — но я должен
поставить в известность Макмерфи, и не только его.
— Ставьте, ставьте на здоровье. Никто вам слова не скажет.
Мы теперь союзники. Да, а как же колечко Магды Геббельс? Может быть, вы зря
пренебрегли этим предложением? Вдруг оно принесло бы Маше удачу?
— Отстаньте, — махнул рукой Григорьев, — я пошел спать.
* * *
— Понимаете, мы с ее мамой, с моей дочерью, не разговариваем
десять лет, с тех пор, как умерла ее мать, моя бывшая жена, — всхлипывая,
объяснял режиссер Дмитриев.
Он вцепился в Машину руку просто потому, что она оказалась
рядом. Он был растерян и подавлен, не успел запомнить номер телефона,
продиктованный в криминальных новостях, обратился к девушке администратору, но
она отмахнулась и убежала. Пора было идти в студию, начиналась передача, прямой
эфир, и никто не интересовался несчастным стариком, который, ко всему прочему,
осип от волнения и мог говорить только шепотом.
— Маша, ну что же вы? — Рязанцев оглянулся у выхода.
— Да, сейчас, — кивнула она, но руку не отняла и не
двинулась с места.
