— Вам все не дает покоя история с призраком Отто Штрауса?
— Мне просто интересно, он в принципе носит какие-нибудь
перстни или нет?
— Понятия не имею. Спросите у вашей дочери. — Кумарин
откинулся на спинку сидения, закрыл глаза. — Между прочим, альбомы мог запросто
стащить покойный Драконов. Он тоже был у Рейча в гостях, и тоже в октябре, чуть
позже Приза. И вообще, отстаньте минут на десять. Я плохо переношу взлет и
посадку.
Григорьев сам рад был помолчать. Мысли путались. Драконов —
это совсем уж странный вариант. Он приехал продать права на книгу. Рейч ему был
нужен как литературный агент. Но, с другой стороны, книги-то нет никакой. И не
было. Допустим, мемуары оказались лишь предлогом, чтобы встретиться с Рейчем,
проникнуть в его дом. Тогда Драконов должен был заранее знать о снимках.
Спрашивается: откуда? Далее. Чтобы отправить конверты из разных городов Европы,
ему надо было объездить эти города. Или ему заказали стащить альбомы, а
отправлял конверты кто-то другой? Бред, ерунда. А Вова Приз? Фокус со снимками
— слишком тонкая для него комбинация. Приз и Драконов — не те люди, которые
могли бы узнать домашние адреса американских сенаторов и высших офицеров
спецслужб.
«Машка, Машка, неужели ты меня все-таки заразила своей
теорией нового русского фюрера? Или это сделал Рейч? Когда ты, доченька моя,
умница, развивала свои теории, мучила меня этим несчастным Вовой Призом, я
смеялся над тобой, как все твои коллеги. Я считал это глупостью. Когда Рейч
попросил меня представить, как Магда Геббельс убивала своих детей, я замахал
руками: зачем?! Я не хочу. Мне больше нравится думать, что все это далекое
прошлое, а Вова Приз — фигляр, существо грубое, примитивное, и поэтому
неопасное».
Он закрыл глаза и сам не заметил, как задремал под тихий рев
двигателей. Ему приснилась Маша.
«Папа, в тебе говорит твой интеллигентский снобизм. Тебе
кажется, если человек публично произносит глупости, т банальности, значит, он
дурак. Между прочим, иногда надо очень много ума, чтобы выглядеть дураком».
* * *
Маша все не могла решить, стоит ли рассказывать врачу о
разговоре, который она случайно подслушала в процедурной, о неизвестном
мужчине, бродившем по коридору в халате, шапочке и маске. Он наверняка успел
исчезнуть. Со стороны все это прозвучит довольно глупо. Маша сама ничего пока
не поняла и объяснить доктору вряд ли сумеет.
Может, стоит сообщить в милицию, на всякий случай? Именно
туда звонила сейчас доктор, диктовала фамилию, год рождения, домашний адрес
Василисы. Ну не брать же у нее из рук трубку? «Знаете, тут какой-то тип бегал в
халате, я случайно услышала через дверь, как он говорил с кем-то по телефону о
чем-то, что могло бы, возможно, вас заинтересовать… Бред!»
— Значит, Грачева Василиса Игоревна? — врач положила трубку,
опустила марлевую маску и улыбнулась. — Ну, будем знакомы. Это твой дедушка?
— Да, да, Дмитриев Сергей Павлович. А вы Вера Ивановна.
Очень приятно. Вот, пожалуйста, мой паспорт!
Врач взяла паспорт из дрожащей руки Дмитриева, долго
разглядывала фотографию, потом оригинал, потом опять фотографию.
— Погодите, а вы не кинорежиссер?
— Режиссер, — старик распрямил спину, сверкнул глазами, —
лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств России.
— Очень хорошие фильмы снимали раньше, — холодно кивнула
врач, — значит, родители девочки за границей? Как же так можно, не понимаю.
Уехали, оставили ребенка одного. Это только кажется, что в семнадцать лет они
взрослые, на самом деле — хуже младенцев.
— Доктор, что с ней?
— У нее ожоги второй степени. Афония. Голос пропал,
вероятно, из-за ларингита, плюс нервное и физическое истощение. Сильнейший
стресс. Тут все вместе. Девочка попала в зону лесного пожара, этим все сказано.
Спасибо, что жива осталась. Состояние стабильное, слава Богу, сепсиса нет.
Нужно обследовать ее более тщательно. Пока мы взяли анализы, невропатолог ее
посмотрел. Лор у нас будет только завтра.
— Я могу забрать ее домой? — робко спросил Дмитриев.
— Нет.
— То есть как это — нет? Почему? Вася, ты хочешь поехать ко
мне?
Василиса кивнула.
— Об этом не может быть речи, — жестко сказала врач, — я
отдам девочку под расписку только матери или отцу.
— Но я же сказал, они за границей!
— Вот пусть прилетают и забирают. К тому же вы, как я успела
заметить, не совсем трезвы. Извините.
Дмитриев густо покраснел, открыл рот, пробежал по маленькой
палате, из угла в угол, схватил за руку Машу и закричал. Голос его дребезжал и
срывался.
— Да как она смеет! Кто она такая? Скажите ей, что я не
алкоголик, я могу обеспечить нормальный уход своей внучке в домашних условиях.
У меня для этого есть средства. Три раза в неделю ко мне приходит помощница по
хозяйству, очень толковая женщина, кстати, по образованию фельдшер. Сейчас
можно вызвать за деньги любого специалиста на дом.
— Я повторяю, появится мать — ей я девочку отдам. Вам — нет,
— спокойно, монотонно произнесла врач и посмотрела на часы.
— Вы не имеете права! Это не ваш ребенок! — кричал Дмитриев.
— Я буду жаловаться! Я известный режиссер, уважаемый человек, я лауреат, я с
министром вашим знаком!
— Сергей Павлович, не надо кричать, Василисе от этого может
стать хуже, — тихо, на ухо старику, сказала Маша и обратилась к доктору: — Вера
Ивановна, простите, что я вмешиваюсь, я, в общем, человек посторонний…
— Посторонний, но хотя бы трезвый, — Агапова резко
развернулась, — послушайте, я все понимаю. Он сильно перенервничал, но зачем
сразу орать, хамить? Перегаром от него пахнет, вы что, не чувствуете? Как я
могу, на ночь глядя, отпустить с ним больного ребенка? Девочка даже ходить
самостоятельно не может, посмотрите на нее. Как я ему ее отдам? Я отвечаю за
нее, а ему самому нянька нужна.
— Мы на машине! — крикнул Дмитриев. — Это вообще наши
проблемы, а не ваши!
— Сергей Павлович, пожалуйста, успокойтесь! — Маша
притронулась к его руке и покачала головой. — Вера Ивановна, вы совершенно
правы, Василису лучше на эту ночь оставить в больнице, довести обследование до
конца. Я бы на вашем месте поступила именно так.
— На моем месте? Вы врач? — Агапова сверкнула глазами.
— Я по образованию психолог. Но это не важно.
— О, Боже! Вот только психолога мне тут не хватало!
Маша уже не впервые сталкивалась с тем, что слово «психолог»
вызывает здесь, в России, странную реакцию.
