Лаврентий Павлович Берия
Письмо пришло в Москву, но к Сталину оно не попало. Первый входящий в Москве — секретариат Лаврентия Берии, вх. № ЛБ-16471
[25]. Кто, как и почему изменил траекторию этого документа — понять сегодня невозможно. Берия в то время был самым могущественным заместителем председателя Совета министров Сталина. К алмазной промышленности Берия не имел непосредственного отношения, он был членом Политбюро и куратором силовых министерств, председателем Спецкомитета по созданию атомного оружия. В промышленности и спецслужбах хорошо знали, что Берия высоко ценит профессионализм, продвигает и защищает компетентные кадры. Не являлось секретом также и то, что Берия недолюбливал Мехлиса, считая его весьма ограниченным человеком. Может быть, письмо Шестопалова попало к Берии волею случая, а может быть, поспособствовал какой-то друг. Как бы там ни было, удача Шестопалову улыбнулась.
Для того чтобы разобраться, кто такой Шестопалов и в чем суть проблемы, Берии хватило пары часов. А дальше перед ним был выбор — в «лучших» советских традициях «отфутболить» документ Мехлису (ваш подследственный, вы и разбирайтесь), и в этом случае участь Шестопалова была бы решена, или спасти ценного (хотя, конечно, нашкодившего) специалиста. Берия выбрал второе. Две недели он «маринует» документ у себя и 6 августа 1946 года ставит на письме Шестопалова резолюцию: «Тов. Микояну А. И. Прошу рассмотреть и дать свой проект предложения. Л. Берия». Анастас Микоян — координатор подготовки постановления «О развитии отечественной алмазной промышленности», он мастер политического компромисса, союзник Берии по многим проектам, да и Мехлиса он терпеть не может.
7 августа 1946 года секретариат Микояна получает письмо Шестопалова с резолюцией Берии (вх. № 27447).
[26] Вполне вероятно, что Берия добавил к нему и целеполагающий устный комментарий. Микоян поспешил встретиться с Ломако. Услышав мнение Берии по делу Шестопалова, «солдат партии» проявил изрядную гибкость и сменил свою позицию на противоположную: теперь никого расстреливать было не нужно. Нейтрализовав Ломако, Микоян позвонил Мехлису и в свойственной ему дипломатичной манере попросил отменить приказ Министерства госконтроля № 620.
Вмешательство Микояна привело Мехлиса в бешенство. Этот носорог Берии не испугался, а позицию Ломако счел трусливой и недостойной. На бланке министра государственного контроля Мехлис написал Микояну письмо, которое стоит привести полностью:
Анастас Иванович Микоян
«Товарищу Микояну А. И.
Посылаю подробную записку по вопросу о быв. директоре алмазного прииска Шестопалове. Руководство Министерства — тт. Ломако и Малинин были подробно ознакомлены, как это видно из прилагаемого доклада, с результатами ревизии и выводами в отношении Шестопалова и с ними были согласны.
Главный контролер т. Сычев (до доклада мне) два часа сидел у т. Ломако и излагал ему содержание актов двух ревизий, в том числе и по Шестопалову. С выводами т. Ломако согласился.
Лично и я говорил по вертушке с т. Ломако по трем приказам, в их числе и о Шестопалове. При разговоре т. Ломако оказался подробно осведомленным, и он мне буквально заявил: пока не расстреляем 3–5 чел., эти безобразия не прекратятся. Лишь после беседы с т. Ломако я подписал приказ. Странно, что т. Ломако говорил вам, будто вопрос решался в его отсутствие.
Л. Мехлис»
[27].
Сергей Никифорович Круглов и Лаврентий Павлович Берия
Поняв, что Мехлис не уступит, Микоян (скорее всего, при поддержке влиятельного Берии) решил вынести вопрос на суд верховного арбитра — Сталина. В начале сентября 1946 года, за несколько дней до принятия постановления «О развитии отечественной алмазной промышленности» А. Микоян, С. Круглов (министр внутренних дел СССР), И. Малышев (министр геологии СССР) и И. Архипов (зам. Ломако) представили Сталину окончательную редакцию проекта постановления. К пакету документов были также приложены письмо Шестопалова и письменная просьба об отмене приказа Мехлиса и о поручении Круглову решить вопрос Шестопалова в административном порядке. Напомним, что куратором Круглова был Берия.
Так что письмо Шестопалова Сталин если и увидел, то только за пару дней до подписания постановления — никак не раньше. И, разумеется, какого-либо значимого влияния письмо Шестопалова на развитие алмазной промышленности оказать не могло. Работа над постановлением велась много месяцев сотрудниками Госплана и пяти союзных министерств, его проект в основном был готов до того, как Шестопалов взялся за перо. Сравнение текстов постановления и письма Шестопалова показывает, что ни одно предложение последнего в авторской формулировке в текст постановления не вошло. Шестопалов создал хороший документ, полный разумных предложений, но роль его исчерпывается лишь тем, что он спас своему автору жизнь, честь и карьеру. Это, согласитесь, немало.
Вождь благосклонно внял просьбе Микояна и Круглова. И в постановлении «О развитии отечественной алмазной промышленности» № 1978-832сс от 7 сентября 1946 года появился последний, 21-й пункт:
«21. Отменить приказ министра государственного контроля СССР т. Мехлиса от 16 июля 1946 г. № 620 об отстранении директора Теплогорского алмазного прииска Главзолота т. Шестопалова от должности и отдаче его под суд, поручив министру внутренних дел СССР т. Круглову рассмотреть и решить этот вопрос в административном порядке.
Председатель Совета министров Союза ССР
И. Сталин»
[28].
С. Круглов решил вопрос весьма своеобразно: он присвоил подследственному Шестопалову звание инженер-капитана МВД и назначил его главным инженером треста «Уралалмаз», объединенного с Кусьинским исправительно-трудовым лагерем. И Шестопалов, чудом избежавший неволи, а может быть, и расстрела, стал руководить тысячами заключенных, направленных на добычу алмазов на Урале.
* * *
Какой же бес попутал российских историков и публицистов и заставил их бесконечно тиражировать сказку о выступлении Шестопалова в Кремле перед министрами и добавлять совершенно уже невероятные «подробности» вроде отправки секретного документа на имя Сталина обычной почтой? Скорее всего, подследственный Шестопалов сидел в поселке Кусье-Александровский, где находилась штаб-квартира Теплогорского прииска, паспорт у него был отобран, и перемещаться он мог до кабинета следователя и обратно, но никак не в Москву на заседания Совета министров. А попытка в 1946 году отправить через обычную почту секретный документ на имя Сталина наверняка закончилась бы путешествием отправителя в местный отдел МГБ, ну или, на худой конец, в психиатрическую клинику.
