Мужчина осматривал меня сосредоточенно, сдвинув брови, как будто бы изучал диковинный экземпляр. Наверное, это так и было. Остальные стояли вокруг молча и так же внимательно смотрели на меня. Закончив осмотр, мужчина что-то кратко сказал остальным, и они, как я поняла, выразили согласие с его словами.
С тех пор меня не оставляли одну ни на мгновение, около меня постоянно дежурила сиделка. Это было досадно, что я не смогла сохранить в тайне свои движения и меня обнаружили. Но, поразмыслив, я поняла, что моей вины тут не было. Напрасно я казнила себя за неосторожность. Надо довериться Богу, и все будет хорошо. Я вспомнила, что кто-то однажды уже говорил мне эти слова. Но кто? Этого я никак не могла вспомнить, как ни старалась.
Каждый день я делала маленькие успехи. Вот только речь ко мне никак не возвращалась. Вместо нее было лишь какое-то сипенье. Как будто бы я обожгла горло и теперь каждый звук причинял мне боль.
Однажды мне приснился странный сон, как будто бы я нахожусь в маленькой тесной комнате. Рядом со мной дорогие и любимые: родители, сестры, брат. Их лица я вижу как бы в тумане, нечетко. На всех – отпечаток глубокой скорби и страданий. Они смотрят на меня, я хочу подойти к ним ближе, положить голову на колени матери, но не могу этого сделать, потому что стою как бы по другую сторону невидимого стекла. Мои родные за ним, а я – здесь. Я смотрю на них, но между нами – преграда, которую я не в силах одолеть. Я могу быть только безмолвным наблюдателем. Они смотрят на меня, как будто бы взывают к чему-то. И я чувствую, как стучат мои зубы, мне отчаянно страшно, словно сейчас должно произойти нечто неминуемое и ужасное.
Вдруг раздаются страшные звуки – выстрелы. И дорогие мне люди тают как тени, превращаясь на моих глазах в легкие облачка, но кровь, которая струится из них, – живая, реальная. Кровь заливает пол, брызги остаются на стенах. Мне страшно, я кричу… и просыпаюсь, продолжая кричать. Надо мной склонилась сиделка.
– Что такое? Что? – повторяет она, с испугом заглядывая мне в лицо…
Я говорю, как выплевываю:
– Воды!
И в тот же момент – по моему позвоночнику озноб. Я могу говорить! Боже мой, я снова говорю! Я слышу свой голос со стороны. Хриплый, каркающий. Но это мой голос!
Мне приносят стакан воды. Я пью простую воду, и она мне кажется сладкой на вкус. Словно ничего вкуснее до этого я не пила.
Мои зубы стучат о стакан.
– Вам приснился страшный сон, мадемуазель? – пытает меня сиделка. У нее круглое лицо и курносый нос.
Я снова выдавила из себя:
– Да, – а потом еще раз: – Да.
Я могу говорить!
Допив воду, протягиваю стакан сиделке. Она уходит. Когда за ней закрывается дверь, я начинаю говорить вслух. Я могу говорить пока только отдельные слова, и то с трудом.
Вскоре ко мне пришли опять те же самые люди. Четверо. Они заставили меня встать и сделать несколько шагов, потом повторить за ними разные слова. На этот раз они не стали ничего обсуждать, а, переглянувшись, вышли из комнаты.
«Что они решили в отношении меня?» – гадала я. Почему-то я была уверена, что они будут принимать какое-то решение.
Когда сиделка вывезла меня в сад в коляске, мне показалось, что она была чем-то озабочена. Она часто наклонялась ко мне поправить плед, который покрывал мои ноги. Наклонившись в очередной раз, она шепнула мне:
– На днях вас собираются убить. Вам надо бежать. Понимаете? Дайте знак, что вы меня поняли.
– Да, – прохрипела я. – Я поняла…
– Хорошо. Только говорите осторожней. Нас могут услышать. Я ваш друг, и меня попросили спасти вас.
– Кто?
– Ваши друзья.
Я понятия не имела, кто мои друзья. Ведь я даже не знала, кто я.
– У вас есть друзья, и они хотят спасти вас. Меня попросили помочь, иначе вас убьют, – настойчиво продолжала сиделка. – Сегодня вас постараются вывезти отсюда, – сказала она, вновь поправляя мне плед. – Будьте к этому готовы.
Я кивнула.
– Вот и хорошо, – улыбнулась она и громко спросила: – Вам не дует?
К нам приближался мужчина. Он был в светлом плаще и темных брюках. Светловолосый, сероглазый. Наверное, при других обстоятельствах я бы назвала его симпатичным.
– Нина! Кажется, нашей пациентке холодно, лучше отвезти ее в дом.
– Она мне об этом ничего не сказала.
– Но она же не умеет говорить.
Меня взяла досада и обида.
– Умею… – выдавила я.
– Мо-ло-дец! – по слогам сказал мужчина. Он говорил по-русски, а потом перешел на немецкий: – Сейчас вы меня понимаете?
Отпираться было глупо, и я кивнула.
– Замечательно. Вы делаете успехи. Это очень хорошо. А вам стоит вернуться в дом, на улице прохладно.
– Хорошо, сейчас я ее отвезу, – ответила сиделка.
Мужчина стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ощущение было не из приятных. Словно я маленькая девочка, а он с любопытством меня разглядывал.
– Вы идете на поправку.
Я насупилась. Разговаривать мне не хотелось.
– Обиделись? Я желаю вам добра. – Он улыбнулся.
«Так они все говорят, – устало подумала я. – Все здесь говорят, что желают мне добра. Между тем несколько минут назад сиделка сказала, что меня хотят вывезти отсюда, чтобы спасти от смерти. Кто прав?»
Я слабо улыбнулась.
– Какая у вас замечательная улыбка, – воскликнул мужчина. – Улыбнитесь еще разочек.
В ответ я плотно сжала губы.
Мужчина рассмеялся.
– А вы озорница. Как и следовало ожидать.
Я насторожилась.
Что значит «следовало ожидать»? Что он имеет в виду? Он знал меня раньше? Или это просто слова?
– Не сердитесь, – сказал он. – И не обращайте внимания на мои слова.
Легко сказать – «не обращайте». И почему он стоит и смотрит на меня? Неожиданно я забеспокоилась – как я выгляжу? В памяти всплыло зеркало. Да, зеркало! Надо посмотреться в зеркало. Но что я там увижу? Внезапно я так испугалась, что меня стала бить дрожь. Мужчина посмотрел на меня с беспокойством.
– Вы озябли? Лучше поскорее вернуться в дом. Нина, – кивнул он сиделке.
– Спа-си-бо, су-дарь, – отчеканила я.
Сиделка покатила мою коляску к дому. Мужчина шел рядом. Катила она меня быстро, и я слышала его тяжелые шаги справа. Перед порогом он сказал сиделке:
– Давайте теперь я.
Он катил коляску легко, как будто бы я ничего не весила. Перед комнатой остановился, склонился и поцеловал мне руку.
