Мое сердце сжалось.
– Вы хотите меня убить? – вырвалось у меня.
– Почему вы так решили? – спросил Рихард.
– Не знаю. – Я отвернулась и мрачно проговорила: – Я не хочу переезжать.
– Все будет хорошо, мадемуазель. Вы должны довериться мне.
– Я никому не могу доверять. Никому, – с тоской произнесла я. – У меня никого нет. Я осталась совсем одна. – И я сама испугалась своих слов. Откуда я знаю – что теперь одна? И куда делись мои родители, сестры?
Рихард молча смотрел на меня. Я прекрасно понимала, что у меня не было никакого выхода. Я была пленницей и должна была подчиняться обстоятельствам. А обстоятельства требовали переезда.
– Потому что мне все равно, что со мной будет, – выдавила я.
– Не говорите так. У вас все… – И он замолчал.
– Вот видите, – слабо улыбнулась я. – Утешитель из вас плохой.
– Нет. Просто я не хочу внушать вам ложных иллюзий, и все же я уверен, что все… – он запнулся, – все наладится. Вы только не должны пугаться и нервничать.
– Когда отъезд? – спросила я.
– Я же сказал – сегодня. Сейчас к вам придет сиделка и принесет необходимые вещи. Как вы себя сегодня чувствуете?
– Как всегда, – с горечью сказала я.
– Это уже хорошо. Я должен вас покинуть на некоторое время, но скоро вернусь за вами.
Сиделка принесла мне одежду, помогла облачиться в платье, плащ, шляпу. Без ее помощи я бы не смогла одеться. Руки были как ватные, ноги не слушались. Куда меня отведут? И не будет ли это ловушка? Все равно! Зато я выйду на улицу!
Вдруг я поняла, что не знаю, что такое «улица». Я слышала это слово много раз, но не могла вспомнить, что оно означает. Спросить об этом не могу, буду выглядеть смешной и жалкой. «Улица» – что-то очень популярное, а я не представляю, как это выглядит. От огорчения мне хочется плакать. По моим щекам бегут слезы. Сиделка смотрит на меня, но ничего не говорит. Хмурится. Мне хочется услышать слова одобрения или утешения, но она по-прежнему молчит.
Мы выходим из дома. На голове у меня шляпка. Я поправляю ее дрожащей рукой. От порыва ветра шляпка чуть не слетает, и я внезапно смеюсь, однажды порывом ветра унесло когда-то шляпку моей мамы. И я бежала за этой шляпкой по зеленой лужайке…
– Идите, не останавливайтесь, – говорит мне сиделка.
Мы выходим из дома, по тропинке направляемся к воротам. Сбоку – калитка, мы проходим через нее, и, повернув голову вправо, я вижу около забора черный автомобиль.
– Вам туда, – говорит сиделка.
Я не могу сделать ни шагу, ноги становятся тяжелыми, непослушными. Кто в этом автомобиле? Рихард? Или кто-то другой? Сейчас меня увезут неизвестно куда. Я останавливаюсь.
– Пожалуйста, поторопитесь, – настойчиво говорит мне сиделка. – Идите к машине. Прошу вас!
Но я стою как вкопанная, и она чуть ли не силой тянет меня за руку. Внезапно дверцы машины распахиваются, и я вижу Рихарда. Он подбегает ко мне, подхватывает на руки и несет к машине. Я утыкаюсь носом в его шею. И шепчу:
– Лизбетта гуляла с Гансом…
– Какая Лизбетта? – также шепотом спрашивает он. – О чем вы?
– Не знаю. – Я снова утыкаюсь в его шею. – Откуда-то вспомнилось… Наверное, детская считалочка.
Мы уже в машине. Он усаживает меня на заднее сиденье, а сам садится на переднее. Оборачивается:
– Как вы?
От свежего воздуха и от недавней близости мужчины я прихожу в расслабленное состояние.
– Хорошо. – Мои глаза слипаются, и я проваливаюсь в легкую дрему.
Просыпаюсь от толчка.
– Приехали, – говорит Рихард. – Выходим быстро. Под руку. Как будто бы мы пара.
– Хорошо, – соглашаюсь я.
Он открыл мне дверцу, и я ступила на асфальт. Свежий ветер ударил мне в лицо, и нахлынули запахи. Все эти запахи, о которых я забыла, а сейчас вспомнила! Горечь осенних листьев, запах легкого дыма, свежего хлеба, человеческого тепла. Запахи пьянили меня, кружили голову…
Я стояла, оглушенная запахами, звуками.
– Что с вами? – озабоченно спросил Рихард.
– Не знаю, – честно ответила я.
Он взял меня под руку, и мы быстро вошли в подъезд дома серого четырехэтажного дома. Но мне хочется обратно. Теперь я вспоминаю, что то место, где мы только что были, и называется «улица»…
– Лизбетта гуляет с Гансом… – говорю я. – Мне хочется пройтись по улице.
– Нельзя! – тихо отвечает Рихард.
– Почему?
Он молчит. Мы поднимаемся пешком на третий этаж. Он достает ключ, открывает дверь. Я вхожу в коридор. Впереди комната с тяжелыми темно-коричневыми шторами.
– Я теперь буду жить здесь?
– Да.
– Долго?
– Я не могу на это ответить.
– Вы не можете ответить, кто я, не можете ответить, где я, не можете ответить, как долго я буду здесь… На что вы вообще можете ответить?! – кричу я.
Но он зажимает мне рот рукой.
– Не кричите! Это опасно.
– Опасно? – шепотом спрашиваю я. – Почему?
– Вас могут убить! – говорит Рихард.
– А может, лучше – смерть, чем такая жизнь?
– Вы еще не знаете жизни, чтобы судить о ней.
Я молчу, я и вправду не знаю жизни…
– Сейчас придет женщина. Она будет с вами. К окнам подходить нельзя, вас могут увидеть с улицы.
– А гулять?
– Гулять тоже нельзя… Пока. Потом все будет можно!
– Правда?
Я усаживаюсь в кресло – темно-кремовое глубокое кресло – и утопаю в нем. Я чопорно складываю руки на коленях.
– Это правда? Вы меня не обманываете?
– Нет, – отвечает Рихард.
– Я вам верю.
– Почему?
– Вы не похожи на обманщика!
– В вашей жизни было слишком много обманщиков, и вы хорошо разбираетесь в них? – с улыбкой спрашивает Рихард.
Мы оба смеемся. И вдруг я понимаю, что это – первый мой смех за долгое время. Я давно не смеялась.
Я резко замолкаю. Рихард смотрит на меня с недоумением:
– Что-то не так?
– Все так! – вздыхаю я. – Все так…
В моем поведении проявляется странная чопорность, как будто бы меня воспитывали в строгости и сдержанности. Я выпрямляю спину, мой подбородок поднимается вверх. Я поворачиваю голову и смотрю на Рихарда.
