– Боже мой! – восклицает он. – Как вы похожи на… – И резко обрывает себя, виновато отводя взгляд.
– Уходите! – прошу я. – Уходите и оставьте меня одну…
Это выше моих сил! Я так мечтаю узнать: кто я на самом деле, а он знает и не хочет мне сказать. Это поистине невыносимо!
Рихард уходит, кивнув на прощание. А я подхожу к окну, и только я собираюсь открыть шторы, как сзади меня раздается:
– Этого делать нельзя. Отойдите, пожалуйста, от окна.
Я оборачиваюсь. В дверях стоит молодая женщина. Она красива какой-то холодной кукольной красотой. У нее темно-каштановые короткие волосы и большие голубые глаза. Гладкое лицо, без единой морщины – ровное, розово-белое.
– Отойдите от окна. – Она говорит эту фразу по-немецки, потом – по-французски.
Неохотно я отхожу обратно к креслу.
– Вы хотите есть?
– Пока нет. Только пить.
Она приносит мне стакан сока, и я жадно пью. Женщина двигается: легко, грациозно – как кошка.
Мои зубы стучат о стакан.
– А когда придет Рихард? – говорю я и тут же спохватываюсь.
На лице женщины недоумение. Ах да, она же не понимает русский!
– Как вас зовут? – задаю я вопрос по-немецки.
– Мария.
Я с облечением выдыхаю. «Не Лизбетта», и мне почему-то становится весело.
И все-таки мне было не по себе от своей новой сиделки-телохранительницы. Она была слишком вызывающе красива, и это меня смущало. Я прекрасно понимала, что не могу сравниться с ней, а еще больше меня смущало, что я вообще об этом думаю. Но и не думать – не могла.
Рихарда не было три дня, и все эти дни я отвратно себя чувствовала: сильно болела голова, тошнило, я постоянно ощущала головокружение. Все дни я пролежала в кровати, глотая таблетки, которые приносила мне Мария.
Когда он пришел, я, наверное, была похожа на полуживой труп и только могла, что кивнуть головой в знак приветствия.
– Как мы себя чувствуем? – спросил он, наклонившись надо мной.
– Не очень, – призналась я.
– Вижу, да, действительно вы выглядите не лучшим образом. И что теперь делать?
Мария стояла рядом и озабоченно смотрела то на меня, то на него.
– Не знаю, – прошептала я.
– И я не знаю, – проговорил он и вдруг спросил: – А не прогуляться ли нам в парке?
Я не верила своим ушам, но Рихард словно в подтверждение сказанного кивнул:
– Да. Я не шучу. Одевайтесь, мадемуазель, мы с вами идем на прогулку.
Мария что-то сказала Рихарду на незнакомом мне языке. Но по интонации женщины мне показалось, что она возражала. Между ними вспыхнул довольно бурный спор, который, впрочем, закончился победой Рихарда, потому что он посмотрел на меня и повторил:
– Одевайтесь, я буду ждать вас на кухне.
Я думала, что надену то, в чем приехала, но Мария подошла к шкафу и распахнула его. Там висели всевозможные наряды – шубы, длинные пальто, накидки, платья. Она выбрала мне платье и длинное пальто. Потом причесала меня и даже подала коробку румян, пудру и тюбик помады. Я припудрилась, нанесла немного румян и накрасила губы. Красивая одежда, прическа и приукрашенное лицо меня преобразили.
Я вышла на кухню. Рихард сидел и читал газету. При виде меня он довольно произнес:
– Очень хорошо. – А потом подошел и поцеловал руку.
У меня навернулись слезы, а он ободряюще сжал мне руку и сказал:
– Идемте, мадемуазель.
Мы вышли на улицу. Наверное, до самой своей смерти я буду помнить эту прогулку. Стройные здания, серый камень мостовых, немногочисленные прохожие и нежное небо в шаловливых облачках, которые словно стайка резвых барашков паслись на голубой лужайке, гоняясь друг за другом… Стояла осень, мне было прохладно в пальто, но все равно я наслаждалась прогулкой. Неяркое солнце, деревья с желто-бурыми листьями, пронизывающий ветер – меня все радовало.
На углу улицы Рихард купил мне букетик цветов, и я почувствовала себя необыкновенно счастливой. Мы зашли в кафе, он заказал для меня кофе. Необыкновенно вкусный, с булочкой. Это был странный забытый вкус. На мгновение я задумалась, но отблеск воспоминания мелькнул и погас. В кафе играла тихая негромкая музыка.
– С вами все хорошо? – спросил Рихард, внимательно наблюдая за мной.
– Да, благодарю, вы так добры. – Я оперлась локтями на столик. – Прошу вас, Рихард, расскажите мне о себе. Ведь я ничего не знаю. Кто вы? Чем занимаетесь? Почему приезжаете ко мне?
Мой вопрос смутил его, но он быстро овладел собой.
– У меня свой бизнес. А сопровождать вас – моя почетная обязанность.
– Кто я, вы по-прежнему мне не скажете? – со вздохом заключила я.
– Пока, увы, не могу. – Он виновато улыбнулся.
На обратном пути я молчала, мне не хотелось возвращаться, хотелось гулять в парке, по улицам, пусть даже ветер треплет мои волосы и пронизывает насквозь. Но я понимала, что все хорошее заканчивается. Закончилось и на этот раз.
Когда мы пришли, Мария вопросительно посмотрела на Рихарда. Он кивнул. Я прошла в свою комнату, а они какое-то время тихо переговаривались на кухне. Я подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя. Мои щеки окрасил румянец, глаза блестели. Я была ужасно хорошенькой, конечно, не такой красивой, как Мария, но все же…
В комнату заглянул Рихард:
– Спокойной ночи, мадемуазель!
– Спокойной ночи! – прошептала я.
В следующий раз Рихард пришел через неделю и велел мне быстро собираться. Я поняла, что мы опять куда-то переезжаем. Он ничего мне не объяснял, был хмурым и сосредоточенным. Мария помогла мне собраться. Мы вышли из дома, сели в машину и поехали. Я, как и в прошлый раз, сидела на заднем сиденье, а он впереди.
Рихард привез меня в какую-то маленькую квартирку и сказал:
– Какое-то время вам придется пожить здесь. К сожалению, то, что было запланировано вначале, придется отменить, а я вынужден уехать. Но когда вернусь, я обязательно все вам расскажу. Больше не будет никаких тайн. Я вернусь к вам очень скоро. – Он замолчал, а потом, глядя мне в глаза, сказал очень странную вещь: – Если что – запомните: вас зовут – Анастасия. Вы чудесным образом спаслись при расстреле. Вас ранили, вы потеряли сознание, и вас приняли за мертвую. Вас спас солдат по фамилии Чайковский, вместе с ним вы добрались до Бухареста, у вас был ребенок, Чайковский погиб в драке, ребенка вы оставили у родных. Потом вы приехали в Берлин, чтобы встретиться с родственниками… Запомните? Повторите…
Я повторила эти слова несколько раз, не зная зачем. А потом робко спросила:
