Восстановить историю моей жизни нелегко, потому что все случившееся оставило не просто душевные и сердечные травмы – оно в какой-то степени лишило меня памяти. У меня была амнезия, как подтвердил один из врачей. И это немудрено, учитывая, что мне пришлось пережить с того момента, когда мой горячо любимый и обожаемый папа подписал отречение от престола.
Я помню реакцию своей матери, она закусила губу и крикнула: «О нет, нет!», и ее лицо пошло красными пятнами, как это было с ней в минуты сильного душевного волнения. Татьяна подошла и обняла ее, Ольга стояла, нахмурившись и опустив голову, Мария судорожно сжала руки, а Алексей, наш ангелочек, смотрел на мать. А она – на него…
Наша матушка, дорогая мама, всегда смотрела на Алексея с невыразимой мукой, эту свою боль она вынуждена была скрывать, чтобы поддерживать в сыне хорошее настроение, но иногда ее боль, ее страх и отчаяние прорывались наружу и затапливали все вокруг. Так было и на этот раз.
Она простерла к Алексею руки, он подошел, она обняла сына и обратилась к нам.
– Что теперь будет? – сказала мама с тоской. – Что будет со всеми нами?
Первой откликнулась Ольга.
– Мы не должны терять присутствия духа, – твердо сказала она.
– Да, конечно, но мы в руках людей без чести и совести. Зачем только государь подписал это отречение?
– Папа сам нам все объяснит, – сказала Татьяна. Она была самой решительной и смелой из нас.
– Только бы он скорее приехал, только бы увидеть его… – Матушка не произнесла слово «живым». Но оно проскользнуло незримо и сковало наши сердца льдом страха и боли.
Мы ждали приезда отца с нетерпением. А когда он приехал, я поразилась горечи в его глазах и мужеству, с которым он держался.
Он удалился с мамой в отдельную залу, они говорили вдвоем, между собой, а мы, дети, остались ждать их.
Когда папа и мама вернулись, роли словно переменились – отец выглядел уставшим и поникшим, а матушка, напротив, бодрой и преисполненной сил. Мои отец и мать представляли собой прекрасную чету супругов, преисполненных истинной любви и благодати. Я не встречала в своей жизни людей, которые бы так искренне и всецело любили друг друга. Это был пример глубокой христианской любви.
– Мы с папой должны вам сказать, что теперь наше положение изменилось. Мы больше не являемся императорской семьей, власть в стране находится в руках других людей. – При этих словах мама презрительно повела плечами. – Наш государь, наш возлюбленный император подписал отречение от престола, и мы отныне просто граждане.
– Что с нами будет? – вырвалось у Ольги. – Где мы будем жить? Как с нами будут обращаться?
Мать с отцом переглянулись. Они и сами ничего не знали, но для нас, детей, они должны были показывать пример стойкости и мужества.
– Скоро все разрешится, – уверенно сказала мама. – А сейчас давайте помолимся. О, если бы был жив наш Друг, – сказала она с особым ударением, – ничего бы этого не случилось! – На ее глазах выступили слезы. – Но его нет… – Она с трудом сдерживала рыдания. Папа ее обнял, и мама быстро взяла себя в руки.
Я вспомнила слова, которые случайно услышала, когда мама разговаривала с отцом вскоре после смерти Григория Распутина.
– Он же говорил, что не станет его, и падет наша династия, – рыдала мать. – Когда он ошибался? Что он имел в виду? Ники, мне страшно! Очень страшно…
Я не сокрушалась и не плакала после смерти Григория Распутина, как мама, Алексей и старшие сестры. Я всегда невольно боялась отца Григория, хотя мне было стыдно признаться в этом. Когда он подходил к нашим кроваткам и крестил на ночь, я поспешно закрывала глаза, чтобы он думал, что я уже сплю. Я боялась его взгляда – пронзительного, словно прожигающего насквозь. Но отец Григорий быстро разгадал мою хитрость и однажды легонько потряс меня за плечо.
– Настасьюшка, я же вижу, что не спишь, а притворяешься. Деточка, посмотри на меня…
Я открыла глаза. Он смотрел задумчиво и внимательно.
– Как хочешь, свет Настасьюшка. Боишься меня, так не смотри. Деточка ты сладенькая, пышечка, розанчик озорной, только жизнь у тебя такой сладкой не будет. А вся угловатая, разорванная выйдет… – Внезапно он осекся и приблизил свое лицо к моему. – Только ты ничего не бойся, живи в согласии с Богом. Господь укрепит тебя во всех испытаниях. – Он говорил так тихо, что казалось, просто шевелит губами. Кроме меня, никто его слов не слышал.
Я уже многое забыла с тех пор, а вот слова Распутина – помню, и все время меня мучает один вопрос: он знал уже тогда, что меня ждет? Как?
Насчет пышечки я не обижалась – я была самой упитанной, и мои сестры постоянно подтрунивали надо мной, но это все было с любовью, не зло. Мы все сильно любили друг друга и не обижались. Мы звали друг друга ОТМА по заглавным буквам наших имен, и это прозвище прижилось в семье. У нас еще были две пары. «Большая пара» – старшие сестры Ольга и Татьяна. И «малая пара» – Мария и я. О, как же мы с Марией любили озорничать! Играть в теннис так, что сшибали все вокруг, любили завести граммофон на полную мощь, танцевать и прыгать до упаду.
Если бы знать, что та пора так внезапно, так бесповоротно оборвется…
Что я помню из той жизни? Немногое, но и этого хватит, чтобы осколки воспоминаний оставались со мной до конца и согревали мою жизнь…
Помню наши тихие вечера. Помню залитый солнцем стол в саду, запах земляники, свежего молока, добрую улыбку папа, маму, внимательно смотревшую за нами… И чувство необыкновенной радости и блаженства затапливает меня. Казалось – так должно было быть вечно. Но увы! Если бы знать, если бы знать…
Дни после отречения были очень тревожными. Настроение у всех было подавленным, потому что никто не знал, что будет дальше. Через месяц от престола отрекся дядя Михаил. Сформировалось Временное правительство. Дальнейшая судьба тревожила нас, но мы старались не впадать в уныние и скорбь ради родителей. Мы держались ради друг друга и друг за друга…
Как-то Ольга вполголоса высказала сожаление, что она не вышла замуж, теперь была бы в недосягаемости от этих страшных событий. Мать подняла на нее глаза, и Ольга осеклась и больше никогда не заговаривала на эту тему.
Любимая собачка Татьяны – терьер Джой вертелся около нас, показывая всем своим видом, что все понимает, старался нас развеселить. Да и мой ирландский сеттер тоже. Но разве до веселья и детских забав нам было?
Я, как и все, молилась и просила Господа защитить нас.
Судя по разговорам отца и матери – кругом царили ложь, предательство и трусость. Папу обманом заманили в ставку, где вынудили подписать отречение – чуть ли не силой. И это сделали люди, которым он доверял. Несколько раз мама высказала мысль, что не надо было торопиться, но он смотрел на нее грустным взглядом, и она замолкала. Только страх за нее и детей вынудил отца подписать это отречение. Он безумно любил всех нас, и не было такой жертвы, которую он бы не принес ради своей семьи. Бедный папа, как я подумаю сейчас, что ему пришлось испытать!
