Ожидали следующей атаки, но её не последовало. Разведчики доложили, что прорыв немцев был совершен небольшой группой, скорее всего передовым отрядом, который в свою очередь подвергся нападению отступающих по соседней дороге частей Красной армии. Капитан Хижняк обрисовал Скоморохову сложившуюся ситуацию, озабоченно добавил:
– Вот такой вот, товарищ младший лейтенант, слоёный пирог получается.
Пирог был не сладким. Скоморохову горько было смотреть, как по дороге на восток движутся отступающие красноармейцы. А ведь он надеялся, что подойдут основные силы Красной армии и враг будет выдворен за пределы страны. Теперь на скорое окончание войны уповать не приходилось. Скоморохов понял, что война будет долгой, упорной и кровопролитной.
* * *
После полудня следующего дня движение по дороге прекратилось, не было ни беженцев, ни техники, ни отступающих частей. Это значило, что враг рядом. Отступать батальону Хижняка, вернее, тому, что от него осталось, приказа не было. Приказ был иной: продержаться до ночи, стоять до последнего бойца, прикрывая отход. Капитан просил пополнения, но помощь оказали только небольшим количеством боеприпасов: гранатами, противопехотными и противотанковыми минами. Мины поставили в местах, где была наибольшая вероятность появления противника: на дороге, заминировали мост, благо в отряде оставались сапёры. Ещё подкинули два десятка снарядов для гаубиц. Артиллеристам было велено оставаться на танкоопасном направлении, поскольку при очередном налете немецкая авиация обнаружила и разбомбила спрятанные в лесу трактора, а иного транспорта для них не нашлось. Немного облегчало задачу возвращение отряда, отправленного прежде Хижняком на ликвидацию немецкого десанта.
Немцы появились ближе к вечеру, через два с половиной часа после того, как последние беженцы и отступающие красноармейцы перешли мост. И снова солдаты вермахта ехали без опаски. Первым на замаскированную мину наехал мотоцикл, за ним подорвался бронеавтомобиль. Немцы остановили движение. На дороге появились саперы, но работать им не дали выстрелы красноармейцев. Немецкие танки и пехота пытались подобраться к мосту с других сторон, но кругом натыкались на мины, плотный пулеметный и винтовочный огонь. Один из танков подорвался на мине напротив позиций взвода Скоморохова. Ему перебило взрывом трак, гусеница разорвалась, машина закрутилась на месте. Бондаренко радовался, как дитя:
– Дивитися, закрутився, як собака, яку блоха за хвист укусила!
Еще большую радость он ощутил, когда по поврежденному танку ударили гаубицы. Не прошло и минуты, как машина превратилась в железный хлам. Атака немцев захлебнулась. Отряд ждал следующей, но вместо этого ударили немецкие пушки, прилетела авиация. Рев самолетов, вой бомб, визг пуль, грохот разрывов, дым, смрад, огонь превратили позиции батальона Хижняка в ад.
Казалось, что на этом клочке земли не может остаться ничего живого, но после налета, в перепаханных снарядами и бомбами окопах, стрелковых ячейках и пулеметных гнездах началось движение. Послышались окрики и приказы, стоны раненых, забегали санитары, бойцы стали приводить в порядок себя и оружие, готовились к следующей атаке. Готовились не напрасно, немцы опомниться не дали, сразу после обстрела перешли в наступление. Опасаясь мин, они продвигались медленно. Замедлял движение солдат вермахта и огонь красноармейцев. Теперь он был не таким интенсивным. Снаряды и бомбы вывели из строя половину бойцов отряда Хижняка. Поубавилось и артиллерии. Из трех гаубиц уцелела одна, но и она замолчала после двух выстрелов. Спасение принесла ночь. Немцы, не зная численности противостоящего им подразделения, решили не ввязываться в ночной бой и отойти, чтобы утром завершить уничтожение упрямых русских солдат.
В полночь бойцы Хижняка произвели разведку. После возвращения разведчиков капитан приказал собрать всех оставшихся бойцов. Их оказалось семьдесят два человека. Из них больше половины имели ранения. Пятеро красноармейцев были ранены тяжело.
В темноте слова командира звучали глуховато и тяжестью ложились на души красноармейцев.
– Разведка донесла, что мы окружены. Немецкие части двигаются южнее и севернее наших позиций. За мостом тоже немцы. Боеприпас у нас на исходе. Ни сил, ни средств оборонять данный рубеж у нас нет. Утром немцы возьмут нас голыми руками, а потому, чтобы избежать уничтожения и плена и, считая данную нам задачу по удержанию моста до полуночи выполненной, я принимаю решение оставить занимаемые позиции и прорываться на восток, вслед за частями Красной армии.
Через час относительную тишину ночи разорвал оглушительный звук взрыва. Мост через речку, за который было положено множество жизней, взлетел на воздух.
* * *
Взрыв моста отвлек немцев, а потому прорваться удалось без особых потерь. Уходили лесом, через речку. Раненых переправили на наспех сооруженных из бревен, веток и деревянных ящиков плотах. Прорвались, но из окружения не вышли. Немцы шли на восток, отряд то и дело натыкался на их стоянки, отдельные отряды, многочисленные колонны техники и пехоты. Казалось, что враг повсюду.
Под утро обнаружили лесной овражек, где смогли укрыться. Здесь решили переждать день, чтобы с наступлением темноты двигаться дальше. Выставили охранение, без сил повалились на траву между деревьями. Усталость навалилась тяжелым грузом, перебив чувство голода. Скоморохов ощутил, как сильно истощились его силы с первого дня войны. Теперь, небритый, с осунувшимся лицом, темными кругами под глазами и перепачканной грязью и сажей рваной форме, он не был похож на того бравого младшего лейтенанта, каким он был до двадцать второго июня. Что-то поменялось и в его душе. Появилась злость, разочарование и иное отношение к смерти и своей жизни. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, но вскоре веки отяжелели, Андрей не заметил, как провалился в пучину сна. Ему снились Варя, начальник заставы Василий Ковальчук, садик астраханского детприемника, где ему пришлось провести некоторую часть своего детства, и река Волга. Вокруг шум, смех и друзья по детдому. Их загорелые худые тела мелькают перед глазами. Сверху нещадно припекает солнце. Он пытается пробраться к реке, но кто-то из мальчишек черпает пригоршню воды и плескает на его разгоряченное тело, освежающие прохладные струи текут по лицу, груди, плечам.
Скоморохов открыл глаза, утер с лица влагу, огляделся. Крупные капли дождя пробивались сквозь листву, с легким шорохом падали на траву. Порывы ветра остервенело трепали верхушки деревьев. Непогода усиливалась, лишая бойцов возможности вволю отдохнуть и выспаться после ночного перехода. Чем смогли, прикрыли от влаги раненых, остальные сидели на мокрой земле под проливным дождем. Радовало только то, что вода смывала с тел и сладковато-приторный запах пота, и грязь.
Дождь прекратился, когда солнце закатилось за горизонт, но времени на сон уже не было. Летняя ночь коротка, и лишь она могла укрыть отряд от врагов. Хижняк приказал бойцам двигаться на восток. Перед рассветом достигли проселка, однако перейти его сразу не получилось. Лишь только передовая группа красноармейцев ступила на дорогу, как вдали послышалось рычание двигателей, вскоре в темноте мелькнул свет фар. Было ясно, что миновать дорогу, имея раненых, им до подхода немцев не удастся. Решили затаиться в кустах неподалеку от дороги, надеялись, что ждать придется недолго, но, как оказалось, по дороге двигалась крупная часть вермахта. Колонны солдат вермахта двигались друг за другом. Солнце поднялось над землей, а движение немецкой части все продолжалось. Мимо проехали три походных кухни, голодных красноармейцев обдало запахом аппетитного варева. Следом шагали немецкие пехотинцы. В тот момент, когда передние из них поравнялись с местом, где прятались бойцы Хижняка, один из раненых громко застонал. Стон долетел и до немцев. Двое остановились. Один из них с винтовкой в руках остался на обочине, другой с автоматом направился к кустам. Красноармейцы замерли. Хижняк зажал раненому рот ладонью. Всем было понятно, если немец их обнаружит, то останется только три выхода: сдаться, бежать, оставив раненых, или умереть. Оказать достойный отпор многочисленному вооруженному до зубов противнику, почти не имея боеприпаса, не было возможности.
