Сиплый голос командира батальона Проскурина окликнул:
– Младший лейтенант Скоморохов!
Андрей тронул Бондаренко за плечо.
– Иди. После поговорим.
Скоморохов подошел к старшему лейтенанту, поздоровался. Неожиданно для Андрея Проскурин спросил:
– Ты, помнится, про девяносто девятую дивизию спрашивал. Так вот, можешь к ним наведаться. В ночь назначен прорыв, надо утрясти с соседями кое-какие вопросы по совместному действию. Пойдем вместе. Если повезёт, то своих пограничников там встретишь.
С пограничниками погранотряда Скоморохову свидеться не удалось, хотя кое-какие сведения у него появились. Он узнал, что отряд был у Фастова, у Тетиева, держал оборону на подступах к Умани. С этим и вернулся. В батальоне его ждало неприятное известие – пропал Бондаренко. Андрей не верил, что Бондаренко мог без его разрешения покинуть расположение батальона. Он вспомнил их утренний разговор. Вдруг его обожгла мысль, что Бондаренко мог не так понять его последние слова: «Я тебе, может, и разрешил бы» и «Иди. После поговорим». Он поспешил доложить о своей догадке старшему лейтенанту Проскурину, но тот был вне себя от ярости. Скоморохов надеялся, что он успокоится и всё обойдется по возвращении Бондаренко, и в глубине души молился, чтобы Павел поскорее объявился, однако скоро стало не до Бондаренко. Немцы, недовольные тем, что уговоры не действуют на красноармейцев, решили их напугать силой оружия. Предвестником надвигающийся бури был самолет-разведчик, за «рамой» прилетели бомбардировщики. К ним присоединилась немецкая артиллерия. И снова взрывы бомб, грохот снарядов, завывание мин, свист пуль, дым, кровь, смерть.
Из клубов черного дыма вынырнул старший лейтенант Проскурин, сипло крикнул:
– Немцы в атаку пошли! Давай со своими бойцами на правый фланг!
Атака немцев была скоротечной, ожесточенное сопротивление красноармейцев заставило их отступить. Скоморохов устало опустился на дно окопа, снял фуражку, вытер рукавом пот со лба. Но отдохнуть ему не пришлось. Не прошло и десяти минут, как к нему подбежал один из бойцов, с которым он выходил из окружения. Запыхавшимся голосом он произнес:
– Товарищ младший лейтенант! Скорее. Там. Там Бондаренко пришел. Капитан его расстрелять хочет!
Скоморохова словно подкинуло с места. Что было сил он побежал к наблюдательному пункту командира батальона, который был расположен рядом с землянкой. Не успел. Два пистолетных выстрела прозвучали, прежде чем он добрался до места.
Бондаренко лежал рядом с землянкой, устремив удивленный взгляд голубых глаз в такое же голубое небо. Скоморохов заметил у его ног пустой льняной мешок, на траве были разбросаны: шмат сала, кольцо домашней колбасы, две буханки круглого ржаного хлеба, несколько луковиц и десяток варёных яиц. Здесь же лежал вышитый красными и черными нитями белый рушник и большая стеклянная бутыль с мутноватой жидкостью. Андрей подбежал к Бондаренко, медленно встал на колени. Лицо убитого побледнело, словно было вылеплено из воска, нижняя губа прикушена, отчего казалось, что он улыбается. Скоморохов перевел взгляд на старшего лейтенанта:
– Как же так?! Я же вас предупредил. Он же со мной от самой заставы, – голос Андрея становился громче и злее. – Мы же с ним…
Проскурин заиграл желваками:
– Ты, младший лейтенант, забыл, что такое дисциплина?! Этот красноармеец должен был находиться на боевом посту, а где он был?! Известно ли тебе, что немцы отпускают некоторых пленных красноармейцев из местных по домам? А этот, может, начитался листовок и к немцам побежал, а те его с продуктами и самогоном обратно прислали, чтобы разлагать моральный дух бойцов Красной армии. Я этого не позволю! По закону военного времени предателей положено расстреливать на месте.
Скоморохов поднялся.
– Бондаренко?! Предатель?! Какая же ты сволочь, старший лейтенант…
И без того большие глаза комбата Проскурина расширились еще больше:
– Да я тебя…
Договорить Проскурин не успел. Скоморохов рванулся к командиру батальона, выбил из его руки пистолет, ухватил за ворот:
– Сволочь!
Проскурин попытался вырваться, но хватка у пограничника была железной. Скоморохов занес кулак для удара. От избиения младшего лейтенанта спасли политрук батальона и красноармейцы. Они с трудом оттащили от него Скоморохова. Проскурин поправил гимнастерку, трясущимися руками поднял пистолет, засунул в кобуру. Политрук попытался его успокоить:
– У всех нервы. Нам в тяжелую минуту надо сплотиться. Впереди бой.
Старший лейтенант нервно дернул головой, оттолкнул политрука, одарил Андрея ненавидящим взглядом и со словами: «Я тебе этого так не оставлю!» – скрылся в землянке.
Политрук подошел к Скоморохову, положил ладонь на плечо.
– Держите себя в руках, товарищ младший лейтенант. Все понятно, обстановка сложная, нервы, но вы командиры и должны показывать красноармейцам пример. Кто прав, кто виноват, война рассудит. А сейчас идите, готовьте бойцов к прорыву.
– Мне сначала надо Бондаренко похоронить. – Скоморохов обернулся к убитому пограничнику. Продуктов, рушника и мешка у его ног уже не было. Кто-то из голодных красноармейцев успел воспользоваться суматохой.
Бондаренко похоронили недалеко от позиций рядом с молодым кленом. Забили колышек, к нему прибили обломок доски, на которой вырезали ножом звезду и надпись: «Пограничник Павел Николаевич Бондаренко». Скоморохов подумал, что неплохо бы было сообщить о его смерти деду, но сейчас было не до этого, да и стоило ли огорчать старика в это и без того тяжелое время. Пальцы крепко сжали фуражку с зеленым околышем. И снова в его голове возник мучивший его последние дни вопрос: «Почему? Почему нет Бондаренко, убит капитан Хижняк, погибла Варя и семья Ковальчука? Почему война забрала жизни многих его товарищей и незнакомых ему людей, а он, безродный и никому ненужный детдомовец до сих пор жив и даже не ранен? Почему?» Не знал младший лейтенант, что судьба готовит ему новые испытания.
* * *
На прорыв пошли ночью, на «авось», без предварительной разведки, без артподготовки, без поддержки с воздуха, без бронетехники. Атаковали молча, имея на каждого бойца по два десятка патрон и десяток гранат на весь батальон. Скоморохов бежал рядом с политруком. За ними красноармейцы, с которыми он выходил из окружения. Теперь бойцам предстояло вновь вырываться из кольца врагов. Андрей слышал позади прерывистое дыхание, топот их ног. Услышали его и немцы. Вскоре все звуки утонули в треске пулеметных очередей. Длинная цепочка многочисленных вспышек винтовочных и автоматных выстрелов осветила темноту ночи. В небо взмыли осветительные и сигнальные ракеты. Политрук взмахнул рукой:
– За мной! За Родину! Ура!
«Ур-ра-а!» – многоголосо раздалось в ночи, потекло на позиции немцев. В следующую секунду пулеметная очередь перерезала пополам тело политрука. Скоморохов заметил его гибель, но помочь ему уже ничем не мог. Младший лейтенант огляделся, командира батальона Проскурина, который должен был возглавить атаку, рядом не было, а бойцов надо было вести вперед. Любая заминка была чревата последствиями и уносила многие жизни. Что было сил Андрей крикнул:
