– Что у вас здесь происходит?
Капитан доложил:
– Задержан сержант особого штурмового стрелкового батальона. Скрывался в доме. Как мне известно, батальон занимает позиции в пяти километрах отсюда и готовится к наступлению, назначенному на утро.
Генерал-майор вперил взгляд в Скоморохова.
– Ты, что же, сержант, порядка не знаешь! Твое место на позиции, а ты бросил подчиненных, своих товарищей! А если сейчас бой!
Андрей попытался оправдаться:
– Товарищ генерал-майор, разрешите…
– Ах ты, стервец! От него еще и винищем за версту разит! – генерал-лейтенант перешел на крик. – Распустились! – Глянув на капитана, бросил: – Расстрелять к чертовой матери!
Генерал-майор шагнул к входу в дом, но оттуда выбежала Катаржина. Она упала перед ним на колени, быстро заговорила по-польски. Генерал-майор остановился, сделал шаг назад, удивленно спросил:
– Кто это?
Ему ответил капитан:
– Это та самая хозяйка дома, о которой я вам рассказывал.
Генерал-майор внимательно посмотрел на Катаржину.
– И вправду красивая. Подымите ее и спросите, чего она хочет?
– Просит пощадить сержанта.
– Такой женщине трудно отказать. Ладно, – генерал-майор перевел взгляд на Скоморохова. – Тебя бы под трибунал отдать, подлеца, но нам сейчас бойцы нужны, чтобы немца добить. Скажи спасибо ей, – генерал-майор кивнул в сторону Катаржины. – Только не надейся, что я тебя без наказания оставлю. Будешь в штурмовом батальоне до конца войны свою вину искупать. – Генерал-майор обратился к капитану: – Дедовский, проследишь за исполнением.
* * *
В расположение батальона Скомарохов успел перед началом наступления. Разговор с командиром роты Рукавициным получился коротким. Кричать младший лейтенант не стал, с упреком сказал:
– Учудил, пограничник. По твоей милости мне комбат шею намылил. Как же так, ты же бывший командир, с финской воюешь, должен знать, что главное в армии дисциплина! А ты… Эх! Я, конечно, понимаю, столько времени без бабы, а тут полька красавица, но служба есть служба, а бабами займемся после того, как войну закончим и Гитлера за причинное место на фонарном столбе повесим. Тебе еще повезло, легко отделался, могло быть хуже. Можно сказать, в рубашке родился. Сам знаешь, что бывает за самовольный уход из части. Сейчас не до тебя, но после наступления комбат собирался с тобой потолковать по душам, так что не расслабляйся. Пока же, извини, приказано тебя разжаловать в рядовые. Командовать отделением будет Милованцев. Но ты не расстраивайся, проявишь себя в боях – вернешь звание.
– Мне, товарищ комроты, все равно, в каком звании и в какой части с фрицами воевать.
– Вот это правильно мыслишь, а сейчас иди, готовься к атаке.
Атака началась через двадцать минут после разговора. Еще через час немцев выбили с позиций, пошли дальше. На исходе дня уже продвигались по земле Германии. Первым населенным пунктом на немецкой территории оказался небольшой городок. Его штурмовикам пришлось брать с боем. На пути у батальона встали солдаты вермахта и бойцы фольксштурма – ополченцы Третьего рейха. Батальоны последних были созданы в конце сорок четвертого года по приказу Гитлера и состояли из мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет, не состоявших на службе в армии. Им и предстояло остановить штурмовиков, однако мощная огневая поддержка и напор красноармейцев сломили сопротивление и патриотический порыв немецких добровольцев и солдат германской регулярной армии. Артиллерия постаралась на славу. По позициям немцев на окраине городка прошлась огненная буря, а потому штурмовики не встретили организованного отпора. На позиции они застали только трупы фольксштурмовцев, одетых кто во что горазд. Они были в пальто, шинелях, плащах, шляпах, фуражках, кепках. Некоторые из вояк фюрера были в касках. Одинаковыми были только повязки с надписью на немецком: «Deutscher Volkssturm Wehrmacht». Здесь же валялось их оружие: ручные пулеметы, датские и французские винтовки, немецкие карабины, фаустпатроны и панцерфаусты. Те, кому повезло уцелеть, отошли к центру городка. Бойцам отделения Скоморохова были видны крыши нескольких каменных трехэтажных домов и шпиль кирхи. Но туда надо было еще добраться. Каждый дом на подступах к центральной площади мог таить опасность. Поэтому мимо двух-трехэтажных, по большей части каркасных особнячков с выступающими наружу балками и раскосами, мансардами и двускатными, крытыми черепицей, крышами, огороженных аккуратными заборчиками, продвигались с осторожностью. Шли, сохраняя обычный порядок. Посередине улицы ехала ставшая родной тридцатьчетверка «Резвый», прозванная с легкой руки Голоты «Трезвый». Впереди и по обеим сторонам от танка шли штурмовики с автоматами на изготовку. Позади боец с ручным пулеметом и еще двое с трофейными фаустпатронами, которые подобрали на позициях фольксштурма. Шли и, глядя на ухоженные дома немцев, вспоминали разоренные и сожженные русские деревни, белорусские села, украинские хутора и разрушенные города…
К удивлению штурмовиков, к площади приблизились без столкновений с противником, надеялись, что немцы покинули городок, но впереди, перед площадью, путь им преградила баррикада из мешков с песком и битого кирпича. Мешки с песком Скоморохов заметил и на балконе одного из трехэтажных домов, построенного из красного кирпича. Именно оттуда открыл огонь немецкий пулеметчик. Дуло тридцатьчетверки хищно нацелилось на балкон. Выстрел «Резвого» прозвучал одновременно с выстрелом из фаустпатрона. Арсений Голота первым заметил движение в окне кирпичного двухэтажного особняка справа и даже нажал спусковой крючок автомата, но было поздно… Граната, выпущенная из фаустпатрона, пробила броню «Резвого», тридцатьчетверка загорелась. Из машины повалил дым, послышались крики горящих заживо танкистов. Через несколько секунд сдетонировал боезапас, оглушающий взрыв бросил штурмовиков на заснеженный тротуар. Один из бойцов попытался встать, но был сражен выстрелом из винтовки. Та же участь постигла еще одного штурмовика. Стрелок оказался опытным и бил из окна второго этажа каменного особняка, того самого, откуда прилетела граната, выпущенная из фаустпатрона. Скоморохов забыл, что не является командиром отделения, скомандовал:
– Огонь по окнам! Сурен, фаустпатрон!
Следом за ним команду продублировал новый командир отделения Владимир Милованцев. Но штурмовики и без команды открыли ответный огонь из автоматов. Многоголосо зазвенели разбитые стекла особняка. Сурен Карапетян прицелился, выстрелил из фаустпатрона. Граната влетела в окно на втором этаже, из которого секундой назад стреляли из винтовки. Взрыв вынес раму, из оконных проемов вырвались клубы пыли и дыма. Одновременно со взрывом в доме звуки взрывов послышались и со стороны баррикад. Одна из штурмовых групп батальона приступила к захвату площади городка. Теперь можно было сосредоточить больше внимания на злосчастном доме. Милованцев крикнул:
– Прекратить огонь! Скоморохов, Голота, Карапетян за мной! Остальные прикрывают!
Через минуту бойцы штурмового батальона были под окнами особняка. Сурен Карапетян и Скоморохов подсадили в окно более легких Голоту и Милованцева, затем Милованцев, пока Голота его прикрывал, помог взобраться Скоморохову. Как только бойцы скрылись в окне, Карапетян побежал к дверям.
