– Тебе стало плохо из-за того, что ты съела слишком много…
– Перестань забегать вперед, – оборвала Сури. – Земляника тут вообще ни при чем! Ягоды просто привели меня домой. – Она помолчала. – Мне было плохо всю ночь. Я звала Туру, но она так и не пришла, хотя раньше всегда приходила. На следующий день я отправилась на поиски и обнаружила ее в саду, лицом вниз.
– Ты хочешь сказать…
Арион умолкла, когда Сури вскочила и сердито на нее посмотрела.
– Надо же, какая ты нетерпеливая! – вспылила Сури. – Мне объяснять или нет?
Арион демонстративно прикрыла рот рукой.
Сури нахмурилась и продолжила:
– Тура умерла, и я осталась одна. Тура заботилась обо мне всю мою жизнь. Диктовала, что делать и чего не делать. Она была мистиком, а я ее ученицей. Тура вечно это твердила. Еще она говорила, что, когда она умрет, мистиком стану я и никто другой. Весь лес будет моим, и мне не нужно будет следовать никаким правилам, никому не придется подчиняться или докладываться. Я так ждала того дня, когда наконец смогу отвечать сама за себя… А в то утро я встала на колени рядом с Турой и умоляла Вогана ее разбудить. Мне вдруг расхотелось быть мистиком. Увы… – девочка помолчала и взглянула Арион в глаза, – превратившись в бабочку, уже не станешь гусеницей, даже если захочешь. Придется махать крылышками и летать, жизнь усложнится, ты больше не сможешь ползать и поедать листья. Нельзя будет остаться в Долине Боярышника у журчащего ручейка. Придется уйти далеко-далеко от леса, что был тебе домом, от всего, что знаешь и любишь. Придется стать другой и отказаться от всего прежнего. За все нужно платить. Не думаю, что красивые крылышки достаются даром. Впрочем, просто так не дается вообще ничего.
Некоторое время они сидели молча.
Солнце пригревало, стало жарко. Пчелы трудились, перелетая с цветка на цветок, стебли качались под их весом. Когда они улетали, цветы распрямлялись и махали на прощание. Сури не знала этих пчел, по крайней мере, так ей казалось. Ветерок приятно освежал – ветерок, знакомый ей по лесу. Что может быть лучше, чем прикосновение прохладного ветерка к разгоряченной коже?
– Я знаю, почему ты так поступила, – наконец промолвила Сури.
– Как именно?
Сури смотрела на таявший в дымке горизонт, где холмы следовали за холмами, пока не превращались в бледно-голубые горы.
– Вместо того чтобы освободить великана самой, ты заставила меня. Дело в твоей голове. Она болит, когда ты творишь магию. Ты долго отдыхала, но когда загорелась Магда, ты ее потушила. Поэтому тебе пришлось прилечь. Потом ты замуровала великана в землю – и едва смогла ходить. Ты заснула, хотя стоял день. Ты обратилась ко мне, чтобы избежать боли.
Сури не знала, какого ответа ждала от Арион и ждала ли вообще. Хранить тайну – все равно, что держать в доме хорька. Ему не нравится в неволе, и он всеми силами пытается прогрызть путь на волю. Хорек может натворить в доме невесть что. То же самое тайна делает с дружбой… Сури считала Арион другом, очень близким другом. Хотя они были знакомы недолго, Сури знала, что Арион, как и Минна, ее лучший друг.
Фрэя долго молчала, сгорбившись посреди цветущего луга, головки цветов нежно касались ее тела. На лицо падали лучи солнца, и Сури увидела сверкающие линии, перечеркнувшие обе щеки. Глаза Арион были закрыты, тело била дрожь. С ее губ не сорвалось ни звука.
Сперва Сури растерялась, потом сообразила – придвинулась ближе к Арион, крепко обняла ее и прижала к себе.
– Ты тоже не виновата. Воган хотел, чтобы великан погиб. После того, что он и его братья сотворили с лесом, о мести взывало все мироздание.
– Я не верю в месть, – шепотом призналась Арион.
– Таких, как ты, больше нет.
Сури обнимала дрожащую Арион и думала о том, что никогда не обнимала никого, кроме Минны. Странное ощущение. Приятное, но непривычное. Вот только что надо делать? Впрочем, наверное, это неважно. Главное – просто быть рядом.
– Сури, я боюсь, – призналась Арион.
– Чего?
Арион не ответила, и они продолжили сидеть, обнимая друг друга среди качающих головками цветов под полуденным летним солнцем.
* * *
После обеда Роан отправилась на поиски Брин. Девочка сидела на коленях с комком смятой ткани в руках. До гибели родителей она лучилась радостью, словно вечный источник счастья, она была теплым костром в холодную ночь, прохладной водой для пересохших губ; ее сияющая улыбка согревала не хуже, чем извечный огонь в чертоге. После нападения великанов ничего этого не осталось. Роан хотела что-нибудь сказать или сделать и не знала, что. Одно дело починить сломанный топор, и другое – ногу Гиффорда или Брин. Всегда есть способ получше, если только это не касается людей.
– Ты что-нибудь ела? – спросила Роан.
– Я не голодна.
Роан присела рядом с девочкой.
Лагерь снимался с места. Люди поднимали корзины с вещами и выходили на дорогу. Землю с краев ямы для костра бросали внутрь, чтобы потушить пламя. Мужчины с посохами спускали собак, чтобы собрать овец и свиней. Родители брали детей и шли вперед, чтобы дать маленьким ножкам хоть небольшую фору. Гиффорд вышел раньше всех, потому что передвигался медленнее многих детей и даже медленнее Падеры. Остались только Брин, Роан и Малькольм. Бывший раб сидел невдалеке от девушек, ковыряясь в ботинке.
– Что это? – спросила Роан у Брин, показывая на полоски ткани.
– Это… это… – Брин сделала глубокий вдох и отбросила полосы. – Не знаю. Ничего не знаю. Я слишком глупая!
Девочка заплакала. Роан посмотрела на нее, Малькольм тоже поднял взгляд. В отличие от Гиффорда, Брин было все равно, смотрят на нее или нет. Она ничего не замечала. Роан не знала, что делать, поэтому сделала то, что могла – стала складывать ткань. На полосах были отчетливые значки, нарисованные друг на друге картинки, идущие по всей длине.
Брин понемногу успокаивалась. Она махнула рукой и покачала головой.
– Повязки… те самые, которыми забинтовали голову Арион. Я подумала… – Брин втянула губу и вытерла покрасневшие глаза. – Не знаю. Я подумала, что значки похожи на картинки, которые я рисовала дома на стенах.
Роан кивнула. Один был похож на гору, другой – на человечка без рук.
– Так вот, я подумала… Вроде бы серия картинок может рассказать историю. Смотри. – Брин Брин уперла пятки в землю, расчищая место, потом нарисовала пальцем круг и линию под ним. – Пусть это будет Персефона. Знаю, не очень-то похоже, но ты послушай. – Брин провела вертикальную линию. – Отделим это время от того времени. – Она добавила круг побольше и нарисовала на нем голову с глазами. – Это большой бурый медведь. – Наконец Брин нарисовала тот же круг и линию, что и в начале.
– Снова Персефона! – воскликнула Роан.
Брин подняла взгляд.
– Вот именно! – Девочка провела разделительную линию, и на оставшемся кусочке земли снова нарисовала Персефону и медведя, только глаза у медведя были уже не круглые, а щелочки, и из его середины выходила еще одна линия.
