– Тогда для чего?
– Чтобы бросать всякие штуки.
Гиффорд прищурился и смерил палку взглядом, но расспрашивать не стал.
– А чем занимаешься ты? Снова делаешь чашки? – спросила Роан, зная, что большая часть изделий Гиффорда уничтожена. – Вчера Мойя и Брин ходили к поселку у моря. Там есть такое место, где люди меняются вещами – называется рынок. Девочки говорят, что посуда здесь ужасная. Похоже, они до сих пор формуют глину вручную и понятия не имеют о гончарном круге!
– Потому что у них нет Фоан, чтобы сделать гончафный столик. – Гиффорд широко улыбнулся.
– Еще они мажут посуду изнутри смолой, и на вкус у них вся еда как смола. Твоя посуда им точно понравится! Наверняка ты сможешь ее обменять.
– На что?
– На еду, вино, металл, соль. Есть такая ткань под названием лен – очень легкая, самое то для жаркой погоды, ее красят в разные цвета; Мойя положила глаз на одно фиолетовое платье… Поставишь свой прилавок – такой столик, на который кладут вещи для обмена. Брин говорит, на рынке полно людей, что ходят повсюду и заключают сделки. Ты имел бы большой успех!
– Может, мы могли бы пользоваться одним столиком. – Гиффорд указал на стену. – Те большие дефевянные сосуды, что ты мастефишь – настоящее чудо.
Роан прищурилась. Обычно она понимала, что Гиффорд хочет сказать. Из-за сложностей с буквой «эр» он избегал некоторых слов, но порой становился слишком изобретателен. Роан знала, как трудно ему разговаривать, и старалась по возможности угадывать. Хотя порой приходилось и переспрашивать.
– Баррели? – предположила она.
– Вот как ты их назвала? – расстроенно спросил Гиффорд, опуская взгляд.
– Нет. – Она посмотрела на костыль и нахмурилась. – Баррелями их назвал Дождь. У маленьких человечков есть названия для всего на свете.
– Тогда как же? Думаю, не дефевянные сосуды?
– Нет.
– Тогда как?
– Пожалуй, назову их словом «бочка».
– Почему?
Роан пожала плечами.
– Слово короткое. И звука «рэ» в нем нет.
Гиффорд улыбнулся.
– Как думаешь, у нас есть вфемя, чтобы сделать печь?
Роан снова пожала плечами.
– Печь строить недолго. Я помогу.
Гиффорд кивнул.
– Еще понадобится кое-что для глазуфи.
– Тут есть песчаный пляж и соленое море. Скалы я тоже видела. Если повезет, найдем немного металла. Давай сходим после обеда и разузнаем, что и как. – Роан оглядела согнутую дугой палку. – Интересно, можно ли ее укрепить оловом…
– Как это должно фаботать?
– О, сейчас покажу! – Роан достала из груды палок метательное копье.
У Гиффорда едва глаза на лоб не полезли.
– Это же копье галантов!
Роан кивнула.
– Взяла на время.
– Фэй знает? Он сам отдал его тебе?
Роан задумалась. Ни у кого конкретно она не спрашивала, но, когда брала копье, там был Эрес. Он ничего не сказал, значит, не возражал.
– Нет. Полагаю, он меня просто не заметил. Ну-ка, возьми эту штуку. Попробуй на вес.
Пристально глядя на девушку, Гиффорд прошептал:
– Фоан, ты… ты взяла офужие фэев?
Слово «фрэй» он использовал только в особых случаях.
– Да, мне нужно его изучить.
– Сколько оно у тебя?
– Пару дней.
– Дней! – Гиффорд забрал у нее копье. – Я все сделаю сам.
– Почему?
– Неважно.
Гиффорд переносил укусы пчел не морщась, заплывал на самую глубину озера и даже перечил вождю на общих сборах. Он был самым храбрым мужчиной, которого Роан знала, поэтому страх в его голосе ее встревожил.
– Что ты намерен делать? – спросила она.
– Все будет отлично. Я только отдам копье фэям. – Гиффорд невесело улыбнулся.
У Гиффорда было много улыбок, и Роан все их знала. Когда она бранила себя, он улыбался с грустью. Жизнерадостная усмешка служила ему маской. Напряженный зубастый оскал показывал, что Гиффорд чего-то не понял. Реже всего Роан видела его веселую улыбку.
– Ах да, чуть не забыл. Тебя Бфин звала.
– Где она?
– Схофонилась под шефстью.
Роан кивнула.
– Она схоронилась под шерстью с тех пор, как на нас напали великаны.
Гиффорд кивнул.
– Да. Да, пожалуй. Многие из нас схофонились под шефстью и уже давно.
* * *
Гиффорд ковылял в сторону лагеря галантов. В одной руке он нес украденное копье, второй опирался на костыль. Воины уважают силу и красоту, а у него не было ни того, ни другого. Долгие годы Гиффорда не оставляла надежда, что все изменится. Он верил: со временем спина его выпрямится, и он встанет на обе ноги. Зря верил.
Нога и спина – еще не самое худшее.
У Гиффорда действовала лишь половина лица. На другой было все, что полагалось, но она ему не починялась, поэтому видеть и говорить он мог с большим трудом.
Лицо – тоже не самое худшее.
Когда ему исполнилось восемь, Гэвин Киллиан прозвал Гиффорда гоблином, а Миртис, дочка пивовара, назвала его увечным. Из двух прозвищ Гиффорд предпочитал «гоблина» – в то время он был влюблен в Миртис. Пока Гиффорд рос, каждый норовил дать ему какое-нибудь прозвище.
Прозвища – тоже не самое худшее.
Почти всю жизнь самым худшим Гиффорд считал свои «утренние ванны». Он не всегда мог контролировать мочевой пузырь, хорошо хоть инциденты случались только ночью. Он регулярно просыпался в мокрой постели – и приспособился к этому, как и к другим невзгодам: старался пить поменьше жидкости и спал один. Одиночество, кстати, не радовало – увечья были иного рода.
Ничто не давалось Гиффорду легко, но он не считал себя жертвой. Лишь глядя на Роан, он понимал, что в его жизни самое худшее. Немощному телу было ни за что с этим не справиться, как бы он себя ни подбадривал.
Гиффорд хотел бы стать высоким, признаться в проступке и геройски защитить Роан. Вместо этого он собирался сделать что мог, в чем изрядно преуспел и с чем, вероятно, справлялся лучше всего.
* * *
Роан нашла Брин у стены, между двумя бушелями зерна. На коленях у нее лежал плоский серый камень, похожий на сланец.
– Роан, – подняла взгляд Брин, – мне нужна твоя помощь.
– Ладно. – Роан подумала, что у девочки снова кончилась краска. Наверное, она собирается расписывать стену далля.
– Посмотри и скажи, о чем тут говорится. – Брин подняла камень с нарисованными на нем картинками. – На зачеркнутые не гляди.
