– О чем говорится?
– Да. Какая тут главная мысль? Наконец-то я сделала как надо, хотя получилось не сразу.
Роан опустилась рядом на колени и изучила нарисованные Брин картинки: по большей части, линии и круги. Кружочки на первой картинке напоминали облака, под ними – линии. На второй – пушистый шарик, уже без линий. На третьей – кружочек с линиями во все стороны. Картинки были незамысловатые, но милые, и она восхитилась мастерством Брин.
– Как красиво!
– На красоту не смотри! Ты поняла, о чем идет речь? Тебе ясно, что я пытаюсь сказать?
Роан кивнула.
– Не кивай, скажи словами! Что это значит?
– Четыре дня шел дождь, затем вышло солнце.
Челюсть у Брин отвалилась.
– Да! Точно! Отлично! Ты все поняла по трем картинкам! – Брин порывисто обняла Роан.
Роан резко втянула ртом воздух и напряглась всем телом. Голова ушла в плечи, руки и зубы сжались.
Брин тут же ее выпустила.
– Прости, прости! Мне жаль… Я… я так обрадовалась. Ты в порядке?
Роан сосредоточилась на дыхании. Вдох, выдох. По щекам покатились слезы: сначала слева, потом справа. Слева они всегда катились быстрее. Может, глазница мельче…
Вдруг раздались глухие удары. Потом донесся крик Брин.
Брин? Почему она кричит? С ней все в порядке?
– Прекрати! – вопила Брин. – Роан! Роан, прекрати! Прекрати!
Роан опустила глаза и увидела, что бьет себя кулаками по бедру. Хотя удары были сильные, боли она почти не чувствовала.
– Ох, ради Мари! – Брин тоже плакала. – Прости-прости-прости!
Роан перестала себя бить и снова задышала. Он мертв. Он мертв. Он мертв. Дыхание замедлилось. Слезы иссякли. Она вытерла глаза и посмотрела на Брин.
– Ты как?
Вид у Брин был оторопелый.
– Нормально. Позвать Гиффорда?
Роан покачала головой.
– Я в порядке, правда. Прости меня за то… за то, что я – это я.
Брин не ответила, испуганно закрыв рот обеими руками.
Роан захотелось залезть в норку и закопаться. В таких случаях она возвращалась в хижину Ивера, сжималась в комок на своей циновке и пряталась под одеялом. Но хижина Ивера развалилась, а одеяло она потеряла во время бури вместе с прочими вещами. И все же Роан знала наверняка – оставаться рядом с Брин, глядящей на нее с ужасом, она не в силах.
– Извини, – сказала она и ушла, покинув шерстяной навес.
По пути Роан заметила, что люди все как один смотрят в сторону лагеря фрэев. Галанты расположились вдали от селян, на востоке поля. Оттуда доносился странный шум.
– Что стряслось? – спросил Вив-пекарь у Трессы, которая сидела на солнышке и шила.
– Похоже, калека сделал то, чего не следовало.
И тогда Роан побежала. Она помчалась к лагерю галантов. Почти все фрэи стояли кругом. В центре лежал Гиффорд – лицо распухшее и в крови, один глаз заплыл и не открывался. Из носа и изо рта текла кровь. Он сжался в комок, кашлял и отплевывался. Отвесив последний пинок, галант отошел.
Роан застыла, не в силах двинуться с места. Гиффорд смотрел на нее уцелевшим глазом. Из него выскользнула слеза и побежала по щеке.
Ивер умер, но Роан все еще слышала его голос: «Ты убила свою мать, Роан. Ты всю жизнь была для меня обузой и станешь проклятием для любого, кто тебя полюбит. Такова уж твоя суть, Роан. Ты – подлая дрянь и заслуживаешь того, что я сейчас с тобой сделаю…»
* * *
– А ты чего ожидала? – спросила Падера у Мойи.
Старуха сидела под навесом на груде шерсти, зарывшись в нее, как паук в паутину. Глаз она не поднимала. Да и вряд ли бы она разглядела что-нибудь сквозь щелки, которые называла глазами. И все же Мойю тревожило, что старуха всегда знает, кто вошел, словно чует по запаху.
– То есть? Выражайся более внятно. – Мойя разлеглась на примятой траве. – Или ты снова болтаешь сама с собой?
– Я не болтаю сама с собой. Хотя следовало бы. С собой мне во сто крат интереснее, чем с вами, занудами.
– Не лопнешь от такого счастья?
Мойя налила воды из кувшина в чашку, отпила половину, остальное выплеснула на голову, намочив шею и верх платья.
– Не знаю, к чему Роан старалась и вешала навес, раз уж ты все равно под ним обливаешься, – заметила Падера.
– Снаружи жарко и влажно. Жаль, не знаю, где Бергин хранит свое пиво. – Девушка прислонилась спиной к прохладной каменной стене, держа в руках пустую чашку.
Старуха продолжала начесывать шерсть. Звук раздражал Мойю.
– Ладно, сдаюсь! Чего мне следовало ожидать?
Падера приоткрыла один глаз и посмотрела на нее.
– Галанты – люди войны. Они говорят с помощью насилия. Таков их язык.
– Никакие они не люди, – заявила Мойя. – Они фрэи.
– Разница невелика.
– Да что ты вообще понимаешь? Тебя там даже не было!
– Жаль, что ты не можешь сказать того же о себе.
– Замолкни, старая ведьма! – Мойя грохнула чашку о землю и отвернулась.
Тэкчин учил Мойю драться на мечах. Она каждый день приходила в лагерь галантов на урок. Часто Тэкчин становился сзади, прижавшись грудью к спине девушки, и направлял движения ее рук. Она слышала, как быстро бьется его сердце. Остальные селяне боялись фрэев, зато Мойя была в лагере частым гостем. Ее приняли. Мойе льстило, как фрэи ее приветствуют, как улыбаются ей. Словно она одна из них. Девушка пришлась по душе всем, особенно Тэкчину. Он тоже ей очень нравился, непохожий на обычных мужчин – напористый, острый на язык, умный и уверенный в себе. Да и смотреть на него было приятно, хотя красотой он не блистал. Благодаря шраму, задубелой коже и грубым рукам Тэкчин выглядел бывалым воином.
Мойя находилась в лагере, когда Гиффорд принес копье.
Гиффорд всегда делал то, что не надо. Вечно на всех наскакивал и нарушал правила. Временами Мойе казалось, что он пользуется своими увечьями, чтобы манипулировать людьми, ведь никто не станет с ним драться, потому что побоится осуждения. На этот раз он зашел слишком далеко. На этот раз он задел того, кто не боялся, что о нем подумают.
Не успел гончар и слова сказать, как Эрес схватил одной рукой копье, а другой – Гиффорда. На секунду Мойя испугалась, что фрэй пронзит тщедушное тельце насквозь. Вместо этого он взял калеку за горло и аккуратно отложил свое оружие.
– Из-з-звини, – выдавил Гиффорд. – Я только хотел посмотфеть.
Эрес орудовал лишь кулаками. Сжавшись в комок и хватая ртом воздух, Гиффорд терпел удары. По его щекам катились слезы.
Остальные галанты наблюдали без особого интереса. Мойя впервые не нашла в себе сил ни заговорить, ни двинуться с места. Она молча смотрела, как избивают Гиффорда. «Я должна была ему помочь. Если бы я попросила Эреса прекратить, разве бы он не остановился? Почему я не осмелилась?»
