Я отстегнул медблок, разорвал лётный комбез на её груди (Золотая Звезда, два ордена Ленина, два Красных Знамени, Красная Звезда), приложил блок. Ах, какая грудь! Зачем же ты в самолёт полезла, чертовка?! Бася сообщил мне данные с медблока. Чёрт! Чёрт, чёрт!
Срезал виброклинком молодые деревца, связал их стропами и парашютным шёлком, аккуратно положил на носилки отправленную в забытье медблоком девушку, зафиксировал, взял на руки и побежал.
Я не донёс её. Она умерла по дороге, у меня на руках. Медблок не обманешь. Я плакал над её телом. Я не знал её. И всё же я оплакивал её. Она создана была для любви, какие формы без всяких пластических хирургов! И она погибла в бою. Смертью храбрых. Смертью, более достойной, чем у тысяч мужиков.
Потом я вынес её на аэродром. Уже полностью контролируя себя. Рассказал, что видел. Потребовал отправить её самолётом на Большую землю. И выпил целый стакан спирта.
Полдень. День в самом разгаре. Бой только начался.
0,25 процента. Опять наших жмут, надо бежать. Цепляю пальцами ленты пулемётные, ящик гранат под мышку – бегу спорткаром. Тором-бом-бом! В голове мелодия игры «Жажда скорости».
Отходняк
Вот и всё. Это последняя партия самолётов. Все попаданцы уже отправлены. Теперь увозят нас, спецов и часть осназа. Больше самолётов не будет. Остальным – пробиваться своими силами. И не на восток. В партизаны.
Опять пообщался с Кельшем. Я выразил своё восхищение организаторскими талантами Лаврентия Палыча, но был высмеян:
– А при чём тут товарищ Берия? Не он руководит операцией.
– Вот это поворот! А кто?
– Устинов. Знаешь такого?
– Знаю. Министром обороны будет.
– Весьма возможно. А Берия, кстати, из-за тебя слетел.
– Да ты что?! Из-за меня? Слетел?
Я огляделся по сторонам – никого.
– Вот только не надо мне в уши дуть! Такие люди не слетают! Чем он теперь занимается? Атом? Нет. Он с ним – без отрыва – справился, так сказать. В прошлый раз. Чем-то ещё более сложным и архиважным? Колись давай, Колян! Не поверю, что не знаешь!
– Вообще ничем. Никакой должности. Отправлен в ссылку. В Сибирь.
– Ой не ври мне, Коля! Я тебе не летёха пехотный. Я в вашей обойме. Говори!
– Да не могу я!
– Намекни. Я только прикидываюсь валенком.
– А на самом деле сапог. А вот драться не надо. Ладно, слушай: ходит слушок о каком-то несуществующем проекте «Полдень».
– Полдень? Полдень. XXI век! Стругацкие! Ха! Попаданцы! Хроно-«зайцы» и информация из будущего! Ха-ха! Сняли? Сослали в Сибирь? Как Иван Грозный Ермака? Красиво! Тем более! Вот что, Коля. Надевай-ка ты Басю…
– Нет.
– Ты дослушай. У меня в рюкзаке носители информации со всех приборов «хроников». Без этих блоков все компы и телефоны игрушки беспонтовые. Всё это надо передать Палычу. Поэтому не выпендривайся, надевай – и первым бортом!
– Ты что такое говоришь? Знаешь, что со мной будет, если мы тебя опять потеряем?
– Да куда я денусь с подводной лодки-то? Да ещё в степях Украины? Делай, что говорю, гэбня кровавая!
– Пошёл ты!
– Сам пошёл!
Поругались. Загоняет меня в самолёт. А я злой! Ну и сцепились. Опять.
И я его ударил. Опять. И вырубил. Комиссара госбезопасности первого ранга. Пипец котёнку! Больше гадить не будет. Это я про себя. Трибунал, расстрел. Второй раз уже я его бью. А ведь хороший мужик. Жалею о содеянном.
А, хотя! Так, товарищ генерал, в таком состоянии вы мне и нужны. Согласный на всё. Бася, слазь с меня. Знаю я, что пользователь «Кельш Николай Николаевич» не будет иметь прав даже пользователя. Пассивной защиты костюма хватит. Даже если самолёт собьют, Бася вынужден будет спасти себя, спасать генерала. Антиграв им в помощь. Одеваю тело Кельша в костюм, поверх его бушлат.
Должен довезти в целости и сохранности карты памяти. Палыч оценит. Он любит мои подарки. Коньяком армянским отдаривается. Самым лучшим. Ценитель. Разбирается. А сам не бухает.
Выношу тело на плече. Снаружи осназ. Командир и его зам. Зам подставил ладонь, командир хлопнул по ней.
– На что спорили?
– Кто полетит первым.
– И кто летит?
– Он. Он стережёт Николая Николаевича, я – вас.
– На что спорили? Ящик водки?
– На Настю.
– Дураки! Она уже выбрала, только вы ещё тупите. Не догоняете.
– Откуда? Ты не можешь её знать.
– Баб знаю. Никогда за нами, мужиками, в этом права выбора не было. Да, первым бортом летит товарищ комиссар госбезопасности и тело полковника Васильевой. А мы с тобой, волкодав, крайним. Понял?
– А теперь ящик! Иди, командир, стельки меняй! Я же тебе говорил – Медведь высоты боится!
Ржут. Никакой субординации. Бардак, а не Красная Армия!
Не боюсь я высоты. Перехода линии фронта – опасаюсь. Фантомные боли у меня от мысли о переходе через красную черту. Моё тело не забыло, как это больно.
Кельш застонал. Я его двинул затылком в челюсть. Не время, товарищ генерал! Поспи! И, правда, Бася, совсем я садистом стал. Вколи ему снотворного. Генерал устал. Ему надо отдохнуть.
Смотрел, как ленд-лизовский транспортник, обладающий довольно симпатичными обводами силуэта, отрывается от земли и уходит на восток. Над аэродромом его подхватывают истребители прикрытия. На один транспорт – четыре истребителя. Два – рядом, эскортом, два – в облаках.
Всё, Бася пропал из моей головы. Абонент вне зоны доступа. Бывает!
Начался обстрел. Ну вот, опять! С тоской и бессильной злобой смотрю на разрывы снарядов.
– Скорее! Бежим, Виктор Иванович! А то совсем полосу разобьют.
Закидываю на спину парашютный рюкзак, пулемёт – в руки. Бежим к самолёту. Их только два осталось на земле. Запрыгиваю на борт ближайшего, сажусь на жёсткую лавку, зажатый с обеих сторон другими бойцами, пристёгиваюсь. С тоской думаю о ребятах, что оставлены тут на произвол Провидения.
Почему-то вспоминаю сегодняшний сон. Странный. Нереально реальный, поразительный.
Сквозь рёв двигателей слышу рёв взлетающего предпоследнего транспорта. Наш самолёт выруливает на разгон. Его трясёт от близких взрывов.
– Горит! – кричит кто-то.
– Кто горит? Мы?
– Они горят! Падают!
Не повезло! Глаза ребят! Они в ужасе. Медведь, говоришь, высоты боится? Только я боюсь?
– Отставить панику! Повторять за мной! – реву я зверем, которому кое-что прищемили.
Начинаю в полный голос петь речитатив молитвы, что читал мне князь. Бойцы прилежно вторят.
