Я смотрел ему прямо в глаза.
– Спасибо, командир. За прямоту спасибо. За предупреждение. Нет тут никаких игр.
– Я с тобой – как есть, а ты опять… Кто ты?
– Никто. Проездом я тут у тебя. Всё, что написано в деле – правда. Был в плену, бежал, исправляюсь. Всё так и есть. Как искуплю – так покину твоё хозяйство.
– Понятно, – он поставил кружку, встал. – За чай спасибо. И это… за спину свою не бойся.
Я тоже встал.
– Тебе спасибо, командир. Не подведу.
– Знаю. Не можешь по-другому. Всегда таким был? Или стал?
– Стал.
Он зажмурился, тряхнул головой, посмотрел прямо в глаза, протянул руку, мы крепко пожали руки.
Ушёл.
Что это было?
Почему особисты «возбудились»? Где я прокололся? Язык мой, помело, выдал меня?
Почему я везде как бельмо на глазу? Как белая ворона? Оттого что я из другого времени? Уже год тут. Говорю, как они, контексты все на месте. Всё так же. Но всё одно – чужой я.
Чужой.
Старшина роты. «Как я». Это какой, «как я»? Что это значит? За мной прислали очередного «куратора»? Почему просто не заберут, если «легенда» моя посыпалась? Эти не постесняются. Никакие сложности их не остановят. Тем более когда цена вопроса такая.
Сплошные вопросы. И нет ответов. Думать надо! А как тут думать, когда тут этот… раздражитель? Лошадь неподкованная! Он мне одним своим присутствием весь процесс размышлизмов останавливает! Мысли в голове прямо цепенеют. Не могу сосредоточиться на том, что нужно. Все мысли сбегают от меня. Куда-куда? Налево, куда ещё? Если «высоких» мыслей нет, какие остаются? Низкие. Какие мысли, такие и маршруты. А зачем мне такие мысли и маршруты? Налево вообще не вариант. У нас даже банно-прачечно-полового-разгрузочного батальона нет. Не положено штрафникам. Бесит! Бесит он меня. До оторопи.
После обеда и помывки библиотекарю полегчало, стал опять трещать без умолку. Надо ли говорить, что такая простая просьба, как «Заткнись!» – не работает? Тихо лишь пару минут. Потом по новой.
– Я тебя сейчас изобью, – предупредил я его.
Пара минут тишины.
– Уважаемый, Дед, Обиван Джедаевич, а научите меня драться!
Он неисправим!
– Нет, – цежу сквозь разбитые губы.
– Почему?
– Ни к чему. – Касаюсь языком зубов – всё ещё шатаются. Память мне от цыганёнка.
– Как «ни к чему»? Умение постоять за себя очень важно.
– И не удастся мне тебя научить, – говорю ему, а сам думаю, что мне витаминов не хватает.
– Почему?
– Тебя убьют раньше. Напрасная потеря времени и сил.
– И вас убить могут.
– Могут. Но тебя раньше. Ты и жив до сих пор только потому, что за мной всегда, – отвечаю, зевнув.
– А что это вы решили за меня? Не вам решать, кому раньше умирать, а кому позже.
– Не мне. Но ты не жилец, – говорю ему, думая, чем бы его загрузить, куда бы его ещё послать? Когда его прямо на хрен посылаешь – не идёт. Приходится изворачиваться. Фантазировать.
– Почему?
– Потому же, почему ты не способен научиться драться. Ты – фантазёр. Ты живешь не в этой реальности, а в своём собственном представлении о ней, о реальности. Потому ты не способен ни на подвиг, ни на поступок. Что бы ты ни делал – только нелепость выйдет. Ты не хочешь видеть жизни, жизнь – не хочет видеть тебя. Ты – смертник. И смерть твоя будет не вынужденной, как у нормальных, а нелепой. Ты – нелепица. Всё, что у тебя было, есть и будет – нелепица. И заткнись! А то зубы выбью!
Но сбежал я. Я сам, а не он. Вылетел из хаты. Прямо невтерпёж стало рядом с ним. Пошёл куда глаза глядят.
И пришёл к ротному старшине. Сам охренел.
– Здравствуй, – просто сказал он, – чаю будешь?
– Буду.
– Что, тяжко?
– Как земля терпит таких баранов?
– А ты вспомни! – хитро так щурится старшина.
– Ты чё? Хочешь сказать – я такой же был?
– Все мы такими были. Кто-то взрослеет. Кто-то нет. Как я понял – ты от этого толстого очкарика сбежал?
– И не говори!
Только вот почему я к тебе пришёл, а? Я же тебя решил избегать. И сам пришёл. Ничего я тебе больше не скажу!
– Тут два пути. – Старшина встал, стал копаться в своих закромах. – Первый – простой. Ничего не делай. Так поступает большинство. Так легче, так проще. А там и проблема исчезнет. Такие долго не живут на войне, тут ты прав.
– А минус? – спросил я. Блин, не хотел с ним говорить, допить чай и свалить, ан нет же – спросил!
– Что? – переспросил старшина.
– Ну, у всего же есть плюс и минус. Плюс – нет напряга в этом вопросе, а минус?
– У всего есть плюс, минус и ноль. Посмотри на стрелку компаса. А минус тут чувство вины.
– Да ну на!
– Проверь, – усмехнулся он.
– Хм-м! А второе?
– Второе – открыть ему глаза. Сложно, больно, возможно, он возненавидит тебя, но совесть чиста. И пройдена очередная ступень.
– Очередная ступень?
– Думай, мужик! Думай. На вот тебе. А то долго будешь делать.
И он протягивает мне ременно-плечевую перевязь. Стандартную, заводскую, егерскую. Как? Как, твою дивизию, он узнал? Я только ремни начал коллекционировать, только начал присматриваться, прицеливаться, даже не пытаясь задуматься над разгрузкой.
Видя моё лицо, ухмыляется, забирает кружку, разворачивает меня за плечи, выталкивает за дверь, которая тут же захлопывается за мной. В глубоком нокауте бреду восвояси, видя разинутый рот библиотекаря, так зыркаю на него, что тот захлопывает рот и возвращается к шитью.
Завалился спать. Вспомнил, что было же три позиции. Был минус, плюс и ноль. В чём ноль? Не спросил, хотел подняться, но уже начало морить. Хорошо. Самое важное на войне для выживания – здоровый сон.
Замыкая кольцо
Тактика применения нашей роты изменилась. Теперь конница была загонщиками. Мы – ударным кулаком. Тактика изменилась, но ничего не изменилось. Мы так же идём, идём, идём и идём. Если доходим – идём в атаки. Нас поддерживают в этом пулемётные тачанки, конная артиллерия кавалерийского полка, вооруженная чудными горными орудиями, и рота бронеавтомобилей. Жаль, Т-60 отстали где-то.
С каждым днём сопротивление противника усиливается. Его боевые порядки уплотняются. Об этом я сужу из того, что марш-броски стали короче, а штурмов – всё больше.
И всё это почти без перерыва. Атака – марш. Марш – атака.
