А зачем ты его Лошадью назвал? Это моё! Я его так называю. Чтобы ему обидно было. А если все будут так называть – не будет в этом обиды. Станет просто ярлыком прозвища. Не будет это ему стимулом.
– Еол, – позвал я бойца. Вот такая вот дикция у меня, – тут в танхе лук ессь. В тне.
– Там кровищи! Кишки, говно. Ну её! – махнул он рукой. Не отрываясь от наблюдения за противником меж танковых катков. – Пушка там разбита. Затвор не закрывается. Пулемёты не смогли вынуть. Порожняк, короче. Только зря в вонючке изгваздались. Ну, ты и дал! Там всё вперемешку. Гранатой? Не, я не видел. Видел, как ты бежал к танку, потом прикрывал тебя.
– Шашипа!
– Не за что! Это тебе спасибо! Такого я ещё не видел! И не увижу! Никогда! Ну, ты дал! Одной очередью с танка – всех положил! И на той стороне? Не, этого не видел. Я видел, что ты выпрыгнул из окопа и к танку шагнул – потом не до того стало. Ты ещё и танк взорвал! А как ты им гранату внутрь сунул? Открыт был? Серьёзно? Придурки! Знал бы – сам залез. А ты видел, как они Воробья раздавили?
Я кивнул.
– Суки! Поделом им! Мало их было убить. Правильно ты их! Мало убил – ещё и осрамил! Ловко ты придумал. Завидую. А вот и толстый. Ты не обращай внимания, Дед. Это я со страха – болтун. Так я нормальный. Мне ещё не приходилось бывать в таких переплётах. И если бы не ты, лежал бы кучкой навоза, как Воробей. Я – должник твой. Дважды уже. Жизнь должен. Не смотри так. Я серьёзно. Сына бы назвал в честь тебя. Но больно уж имя у тебя… Обиван. Молдаванин? Или прибалт? На чурку не похож.
– Луссхи.
– Русский? – Егор покачал головой. – Бывает же!
Приполз библиотекарь. Стало тесно. Это притом, что ноги его – остались снаружи.
– В селе – румыны. Села-то нет уже. Всё сгорело. И румын как грязи. Бой идёт там, за бугром, где мы вчера были. Вот, собрал всё. Вода, сухпай. Патроны и гранаты. Как вы, Обиван Джедаевич?
Егор опять осуждающе качает головой. Да, Егор, понимаю, что косяка я дал. Надо было мне назваться Обиваном Джедаевичем Кенобевым?! Смешным показалось. Так я! С мякушкой в голове! С другой стороны – я не рассчитывал так долго задержаться в этой легенде. Думал – сгину в плену, как тысячи и тысячи других. Прочтёт кто из НКВД бумаги расстрельные после войны, поймёт – куда делся Медведь. А я выжил. К своим вышел. И опять дурканул – назвался особисту тем же именем. Тоже на расстрел рассчитывал. Покуражиться захотелось напоследок. Смешно? Вот теперь ходи чучелом-мяучелом, смеши людей.
– Что делать будем, командир? – спросил Егор. Смотрят на меня. Ждут.
Качаю головой:
– Нифефо. Жём.
– Жжём или ждём? – переспросил Егор.
Показал ему два пальца. Типа, второй вариант. Потом изобразил работу ложкой у рта, приложил ладони к щеке, закрыл глаза.
– Жрём и спим? – переспросил Егор.
Я кивнул.
– Вот что мне нравится в тебе, командир, так это стиль твоего командования! – Он улыбался. – Никогда ещё мне не приказывали на поле боя спать и жрать. И выживать. Так ты приказал вначале? Я помню.
– А румыны не полезут? – спросил Санёк.
– Что им тут делать? – ответил словоохотливый Егор. – Тут одни трупы. А трупов везде хватает. Зачем сюда за трупами идти?
Помолчал, сосредоточенно жуя галету, покачал головой:
– Если не полезли, когда их Дед так унизил… Долбили знатно. Если бы ты, толстый, не докумекал под танк лезть – точно бы крышка нам. Как Переверзеву. От позиций наших ничего не осталось. Эй, толстый, а ты где всё это взял?
– Да не у нас! У нас можно не искать. Пришлось к румынам ползти.
– И не спужался? – удивился Егор.
– Как-то нет. Обиван Джедаевич научил, как не бояться.
– И как? – Егор заинтересовался.
– Надо мусор из головы выкинуть.
– А-а-а, – разочарованно протянул Егор, – это я уже слышал. Я думал, что-то новое. Дельное.
– Мне помогло! – сказал Сашок.
Егор только хмыкнул:
– Что там у тебя выкидывать-то? Пустая башка и есть пустая.
Они стали собачиться.
Я попил воды сквозь стиснутые зубы. Челюстью совсем не хотелось двигать. Больно. Сломал? Или просто отшиб? Я не врач. И опыта у меня такого нет. В каких бы передрягах ни был – челюсть сберёг. Не ломали никогда. Нос – было, ломали. И не раз. А вот челюсть впервые.
От воды стало легче. Прояснилось в глазах. Перевернулся, хотел вылезти.
– Там снайпер шалит, – предостерёг Егор.
Надо было видеть глаза Сашка.
– А я?
– Головка ты… от патефона! Я знал, что с тобой ничего не будет. Дуракам везёт. Не подстрелили же.
– Снайпер не может видеть в прицел, дурак ползёт или умный, – возразил Сашок.
– Да по тебе за версту видно – лошадь ты и есть.
И они опять начали собачиться. Всё же я выполз. Надел каску, чехол которой стал сеткой – так его располосовало вдоль и поперёк. Держался этот кусок тряпки только на замёрзшей грязи. Оттает – свалятся все эти лоскутки. Приподнялся на локтях, осмотрелся.
Кое-где ходили солдаты противника, что-то собирая с тел. По дороге шли подводы, конные упряжи артиллеристов. По обочинам тонкими ручейками текла пехота.
Прорвались! Всё же они прорвались. Стали бы они пушки снимать с позиций?! Обидно. Досадно, но что я могу?
Вот бы по ним сейчас из пулемёта!
Подписать себе расстрельный приговор? У нас одна не полная лента. И та россыпью. Их ещё надо от грязи оттереть и в ленту снарядить. И пулемёт почистить.
Раздавят. Как-то не стало у меня боевого азарта. Атака с голой, хм, кормой, на танк – съела весь мой запас безумия. Безумие – это если быть честным. А если душой покривить – отваги. Нет больше отваги. Рациональное, эгоистическое – осталось. Вот оно мне и гундело в затылок: «Не гони волну!» Не рыпайся. Не высовывайся. Свой лимит удачи ты исчерпал – ещё стоя на башне. Спрыгнул – уже неудачно.
И так шикарно повезло, что румыны не стали доводить дело до конца – не пошли «зачищать» нашу позицию. Немцы пошли бы. Немцы – упёртые. Для них «авось», «небось» и «как-нибудь» – понятия незнакомые, чуждые. Стрелял пулемёт – убедись, что пулемёт разбит, пулемётчики – трупы. Порядок такой. Тыл должен быть зачищен.
Так что повезло нам. Никто не пришёл на «зачистку». Тупо повезло. Но испытывать удачу больше не хочу. Незачем. Бой проигран. Даже если открою я огонь – положу ещё десяток румын. Максимум. Если повезёт. А может статься, что и вообще не попаду ни разу. Вполне возможно. Но! Потеряю этих двоих, возможно, сам сложусь – не вечно же роялеотправителю спасать меня? На результате битвы это никак не отразится. Как текла река румын – так и будет течь. И ладно бы в этом была опасность для других бойцов нашей доблестной, непобедимой и так далее Красной Армии, тогда был бы смысл в наших смертях. Так нет же – побродят эти цыгане по заснеженной донской степи, помыкаются, помёрзнут, поголодают, да и начнут сдаваться сотнями в плен. Так было по учебникам истории, что я учил в школе. Почему сейчас станет иначе?
