– Я, конечно, в восторге от нашей милой болтовни, Вас, – оборвала его я, – но почему бы тебе не перейти к делу?
– Что это вы тут химичите? Обезболивающее? Я думал, что твое лучшее лекарство – потные лапы Керезета, – ухмыльнулся Вас.
– Что тебе надо? – сухо повторила я.
– Полагаю, моя госпожа помнит, что завтра начинается Празднование Побывки. Риз желает, чтобы его сестра была рядом с ним на открытии боев. Прежде чем ты откажешься, он просил меня напомнить тебе, что Керезет был передан тебе еще и для того, чтобы ты могла вернуться в строй и посещать публичные мероприятия.
Бои на арене. Я отказывалась посещать их уже много сезонов, ссылаясь на плохое самочувствие, хотя в действительности просто не желала смотреть, как люди убивают друг друга из-за денег, мести или социального положения. Дуэль являлась законным и даже вполне респектабельным способом, но мне не хотелось приумножать картины насилия в собственной памяти. Один только вид оплывающего оскала Узула Зетсивиса чего стоил!
– Увы, я пока не готова «вернуться в строй», – ответила я. – Прошу прощения.
– Ладно. – Вас пожал плечами. – Тебе надо научить Керезета расслабляться, а то в следующий раз при встрече со мной он получит растяжение мышц.
Я оглянулась на Акоса, сгорбившегося над столом.
– Я обдумаю твой совет.
В тот же день в межпланетных новостях промелькнул сюжет, посвященный нашей планете. В частности, там сообщалось: «Видный шотетский заводчик фензу Узул Зетсивис найден мертвым в собственном особняке. Причиной смерти, по предварительным данным, является самоубийство через повешение». Субтитры на шотетском гласили: «Шотетский народ скорбит о безвременной кончине всеми любимого смотрителя фензу Узула Зетсивиса. Согласно расследованию, в его гибели виновны подлые тувенские убийцы, стремящиеся подорвать основы шотетской экономики». Ну, разумеется.
Субтитры всегда лгали, а изучать иностранные языки и знать правду было позволено лишь ближайшим сторонникам Ризека. На кого, как не на тувенцев, мой брат мог свалить смерть Узула? Не на себя же, в конце концов!
И не на меня.
Через несколько часов стражник принес записку.
Она гласила: «Помни о моем отце. Его смерть на твоей совести. Лети Зетсивис».
Ризек мог сколько угодно обвинять тувенцев, но дочь Узула понимала, кто убил ее отца. Я – Кайра Ноавек. Его кровь – на моих руках.
Мой токодар продолжал воздействовать на людей еще долго после того, как я снимала с очередного несчастного свою руку. И чем дольше длилось мое прикосновение, тем продолжительнее были последующие мучения, от которых мог спасти разве что тихоцвет. Но семья Зетсивисов была чересчур религиозна, чтобы прибегнуть к помощи тувенских зелий. Некоторые люди, поставленные перед выбором смерть или боль, выбирают смерть. Узул Зетсивис – верующий до мозга костей – оказался из их числа.
Я сожгла записку Лети и вырезала на своей руке знак в память об Узуле. Смазала свежую рану тушью из корня ковыль-травы. Порез защипал, а на глаза навернулись слезы. Я, не осмелившись полностью прочитать ритуальную молитву, только прошептала его имя.
Ночью мне приснился Узул. Я слышала его крики, видела налившиеся кровью глаза, вылезшие из орбит. Он гонялся за мной по лесу, освещенному мерцающими фензу, пока не загнал в пещеру, где уже поджидал Ризек, чьи зубы были острыми, как кинжалы.
Я проснулась от собственного крика – вся в поту и почувствовала руку Акоса на своем плече. Он низко склонялся надо мной, его волосы были взъерошены. Акос глядел на меня серьезно, настороженно и вопросительно.
– Я услышал твой крик, – произнес он.
Сквозь тонкую ткань сорочки я ощутила тепло его руки. Кончики его пальцев проникли под воротник и коснулись обнаженного горла. Легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы отсечь Ток и унять боль. Когда он убрал пальцы, я чуть не заорала, наплевав на гордость и достоинство, однако Акос тут же нашел мою руку.
– Пойдем, – шепнул он мне на ухо. – Я научу тебя избавляться от кошмаров.
В тот момент, когда наши пальцы переплелись, Акос мог попросить меня о чем угодно. Наверное, я бы сделала все, что было в моих силах – и даже больше.
Кивнув, я выпростала ноги из-под перекрутившихся простыней.
Вскоре мы уже были в провизорской.
Акос зажег светильники, и мы с ним, бок о бок, встали у стола.
Банки на верхней полке теперь были подписаны на тувенском.
– Как и почти все микстуры, – сказал Акос, – эта начинается с тихоцвета.
11. Кайра
На рассвете традиционный бой барабанов возвестил о начале праздника. Первые звуки донеслись из амфитеатра в центре города. Грохот разрастался, по мере того как присоединялись новые исполнители. Барабаны символизировали Начала: самые первые удары наших сердец, первые ростки жизни, расцветшие нашим нынешним могуществом. Мы праздновали Начала целую неделю, затем все трудоспособное население грузилось на побывочный корабль и следовало за Током по галактике. Лететь полагалось до тех пор, пока токотечение не изменит цвет на синий, после чего – приземлиться на указанную Током планету, забрать причитающуюся добычу и вернуться домой.
Мне всегда нравились эти звуки, потому что они означали скорый отлет. В космосе я чувствовала себя свободнее, чем на планете. Но сейчас в бое барабанов мне мерещился стук умирающего сердца Узула Зетсивиса.
В дверном проеме появился Акос. Темные патлы парня торчали в разные стороны, глаза расширились от изумления.
– Что еще за тарарам? – спросил он, привалившись к косяку.
Несмотря на боль, я не могла удержаться от смеха. Никогда прежде не видела его таким растрепанным: пижамные штаны измяты, на щеке краснеет отпечаток простыни.
– Просто начало Праздника Побывки, – объяснила я. – Расслабься. И штаны поправь.
Он зарделся и быстро поправил пижаму.
– А мне-то откуда было знать? – буркнул он. – Ты не могла бы предупредить меня заранее, что начнется концерт, напоминающий бой военных барабанов?
– И лишить себя такого удовольствия? Надо же когда-нибудь развлекаться!
– Ваши шотетские «развлечения» заставляют меня думать, что я нахожусь в смертельной опасности.
Усмехнувшись, я подошла к окну. Улицы были запружены народом. Пыль поднималась до небес, люди топали к центру Воа, чтобы принять участие в празднике. Многие облачились в синее – любимый шотетский цвет, другие – в фиолетовое и зеленое. Но все – в броне и во всеоружии, с разрисованными лицами, со сверкающей бижутерией на шеях и запястьях, кое-кто – в венках из нежных только что срезанных цветов. Здесь, у экватора, от растений не требовалось силы и выносливости ледотравья.
Наши цветы – хрупки, они рассыпаются от грубого прикосновения, оставляя тонкий сладкий аромат.
