– А как насчет Туве? Туве ты тоже любишь?
Он произнес название своей родины, легко справившись с певучими гласными, о которые я вечно спотыкалась. И я тут же вспомнила, что, несмотря на идеальный шотетский, Акос не был одним из нас. Он вырос во льдах, его дом обогревался горюч-камнями. Наверняка во сне он до сих пор говорит на тувенском.
– Туве, – повторила я. – Ледоцветы и дома из витражных стекол.
Я никогда не была на севере, но изучала тувенский язык и культуру, видела фотографии, фильмы. Тувенцы обожали сложные геометрические узоры и кричащие цвета, выделявшиеся на снегу.
– Летающие города и бесконечная белизна. Да, пожалуй, мне нравится Туве.
Лицо Акоса исказила болезненная гримаса. Неужели мои слова вызвали пресловутый приступ ностальгии? Акос принялся рассматривать подаренный кинжал. Проверил пальцем остроту клинка, сжал рукоять.
– Ты с такой беспечностью отдала мне оружие, – пробормотал он. – Но я могу использовать его против тебя, Кайра.
– Ты можешь разве что попытаться, – мирно поправила я. – Но не думаю, что станешь.
– По-моему, ты заблуждаешься относительно меня.
Это было правдой. Я часто забывала, что мальчишка – пленник в моем доме, а я – его хозяйка и, в каком-то смысле, стражница. Однако позволь я ему сейчас сбежать, чтобы попытаться выкрасть и увезти домой Айджу, моя жизнь вновь превратилась бы в нескончаемую агонию. Даже думать о таком не хотелось. Слишком много сезонов и Узулов Зетсивисов было у меня за плечами, слишком много завуалированных угроз от Ризека и полупьяных вечеров в его обществе.
– Пора посетить Сказителя, – и я двинулась дальше.
Пока мой отец старательно превращал Ризека в чудовище, моим образованием занималась Отега. Иногда она наряжала меня в широкий плащ, чтобы скрыть тени, и отводила туда, куда родители никогда бы не позволили мне пойти.
Это место тоже относилось к числу «запретных». Оно находилось в беднейшем квартале Воа, где половина домов уже развалилась, а другая половина собиралась последовать их примеру.
Здесь имелись свои рынки, скорее – стихийные: товары, разложенные на покрывалах, чтобы в любой момент можно было связать ткань в узел (вместе с уловом, конечно же) и удрать.
Акос предупреждающе сжал мой локоть, когда мы бродили по небольшому базарчику. Я смотрела на фиолетовое одеяло с расставленными на нем белыми бутылочками. Этикетки были содраны, и к оставшемуся на стекле клею пристал фиолетовый пух.
– Это лекарства? – спросил Акос. – Выглядят как отирские.
Я кивнула, не решаясь заговорить вслух.
– От какой болезни?
– От тошнодури, – ответила я. – Вирус поражает вестибулярный аппарат.
Официально эта хворь называлась Кью 900X, и ею мог заболеть кто угодно.
Акос нахмурился. Мы остановились в переулке, сюда почти не доносились звуки праздника.
– Но ее можно предотвратить. Неужели вы не делаете прививок?
– У нас довольно бедная страна, не забыл? – Я тоже насупилась. – Мы ничего не экспортируем, а наших ресурсов еле-еле хватает на поддержание штанов. Некоторые планеты посылают нам гуманитарную помощь, тот же Отир, но она, увы, попадает не в те руки и распределяется в соответствии с социальным статусом, а не с нуждой.
– Я никогда… – Акос запнулся. – Никогда прежде об этом не думал.
– А зачем тебе беспокоиться о шотетах? Проблемы шотетов тувенцев не интересуют.
– Я тоже вырос в богатой семье, живущей в нищем городе. Так что мы с тобой похожи, – удивленно произнес Акос.
– Нельзя ли что-нибудь для них сделать? – Акос показал на жалкие лачуги. – Ты ведь сестра Ризека и могла бы…
– Он меня и слушать не станет! – запротестовала я.
– А ты пыталась?
– Полагаешь, мне легко уломать братца? – Я почувствовала, что мои щеки горят. – Попробуй-ка сам встретиться с Ризеком и уговорить его изменить всю систему. Тогда я на тебя и погляжу.
– Верно, но я просто сказал, что…
– Шотетская аристократия защищает Ризека от заговоров, – горячо зачастила я. – В обмен на преданность он обеспечивает им медицинское обслуживание, еду и предметы роскоши, о которых другие могут не мечтать! Если бы не подачки, Ризек давно был бы мертв. А с ним и я – как кровная родственница. Поэтому… нет, извини, не буду я взваливать на себя великую миссию по спасению сирых и убогих!
Мой голос звучал зло, но в глубине души мне было стыдно. Когда Отега впервые привела меня сюда, мы наткнулись на труп человека, явно умершего от голода. Меня едва не стошнило. Гувернантка прикрыла мне глаза ладонью, поэтому я мало что успела разглядеть. Да уж, ничего не скажешь: «Плеть Ризека», великая воительница, которую выворачивает наизнанку при виде мертвого тела.
– Не стоило болтать попусту, – вымолвил Акос, мягко сжав мои пальцы. – Давай навестим твоего… сказителя.
Я кивнула, и мы продолжили путь.
Выбравшись из лабиринта тесных улочек, мы добрались до хибары с приземистой дверью, украшенной синими узорами. Я постучала. Дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы выпустить наружу струйку белого дыма, пахнущего жженым сахаром.
Все выглядело зыбким, эфемерным, может быть даже священным. В каком-то смысле так оно и было. Именно сюда в первый день Праздника Побывки меня привела Отега – на урок шотетской истории.
На крыльцо вышел высокий бледный мужчина с чисто выбритой головой. Он всплеснул руками и улыбнулся.
– Малышка Ноавек! Не думал, что доведется увидеть тебя еще раз! Кого ты с собой привела?
– Его зовут Акосом. Акос, познакомься со Сказителем. По крайней мере, он предпочитает, чтобы его называли именно так.
Акос поздоровался. По его позе я заметила, что стойкий солдатик исчез, а на его место вернулся взволнованный мальчик. Улыбка Сказителя сделалась еще шире, он кивком пригласил нас внутрь.
Напоследок я вдохнула свежего прохладного воздуха (в жилище Сказителя всегда царила жара) и вошла в маленькую комнатку. Акос пригнулся, чтобы не задеть головой шар с яркими фензу – тот свисал с куполообразного потолка.
У стены находилась ржавая железная печь с трубой, выходящей в единственное окошко. Я знала, что полы здесь земляные: еще в детстве я заглянула под простенькие тканые коврики, чьи жесткие нити искололи мне ноги.
Сказитель подвел нас к куче подушек, где мы и устроились, продолжая неловко держаться за руки. Стоило мне на секунду выпустить руку Акоса, чтобы поправить платье, как тени вновь засинели под кожей.
Сказитель прищурился.
– А они никуда не делись, – произнес он. – Без них я тебя едва узнал, малышка Ноавек.
Он поставил на стол металлический чайник и несколько разномастных керамических кружек. Стол по существу представлял собой два табурета, один – железный, другой – деревянный.
