Мы вышли за ворота. Я кивнула Акосу, и он выпустил мою руку. Начиналась моя одиннадцатая процессия, и мне хотелось взойти на борт корабля без чьей-либо помощи.
Все было как в тумане. Крики, аплодисменты, цепкие пальцы Ризека, сжимающие протянутые ему ладони. Его смех, мое дыхание, дрожащие пальцы Акоса. Запахи готовящейся на лотках уличной еды, пыль в золотистом воздухе.
Наконец я очутилась внутри поплавка, где нас ждали Айджа с Васом. Айджа затягивал ремни безопасности с таким видом, словно проделывал это сотни раз. Я повела Акоса к креслам в конце салона, намереваясь держать его подальше от брата.
Толпа взревела: Ризек, остановившись у люка, помахал рукой.
Как только люк задраили, Айджа внезапно обвис в своих ремнях, его глаза расширились и лишились всякого выражения.
Ризек, затягивавший ремни, вновь расстегнул их и наклонился к лицу оракула.
– Что там? – спросил он.
– Вижу беду, – глухо ответил Айджа. – Акт неповиновения. Публичный.
– Предотвратимо?
Складывалось впечатление, что подобные беседы – привычное дело для них обоих.
Наверное, так оно и было.
– Да, но пусть все идет своим чередом, – Айджа очнулся и пристально посмотрел на Ризека. – Это можно использовать в твоих интересах. У меня есть план.
– Рассказывай, – прищурился Ризек.
– Расскажу, но наедине, – Айджа кивнул туда, где сидели мы с Акосом.
– Одни неудобства от твоего братца, верно? – Ризек поцокал языком.
Айджа не стал возражать. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Поплавок взлетел.
Погрузочный док корабля был одним из самых любимых моих мест: этакий просторный металлический лабиринт. Нам открылся флот транспортных суденышек, готовых доставить пассажиров на поверхность любой планеты. Механики отполировали их корпуса до блеска, но когда корабли вернутся, они будут покрыты звездной пылью, копотью и заляпаны незнамо чем – в общем, на них останутся отметины самой галактики.
Кстати, грузовые судна – не круглые и плоские, как пассажирские поплавки, но и не угловатые и неуклюжие, как сам побывочный корабль. Они – гладкие и юркие, как морские птицы, которые ныряют за рыбой, сложив крылья. Разноцветные, собранные из различных металлов, и довольно вместительные, рассчитанные на полдюжины – или даже больше – пассажиров.
Едва мы пристали, к нам поспешило множество механиков в темно-синих комбинезонах. Первым вышел Ризек: лихо спрыгнул на палубу, не дожидаясь трапа. Акос поднялся, его кулаки были сжаты с такой силой, что костяшки побелели.
– Ты еще здесь? – тихо спросил он у Айджи.
Тот вздохнул и провел одним ногтем под другим. Я уставилась на Айджу. Ризек помешан на чистоте: мой брат скорее оторвет себе ногтевую пластину, чем оставит под ней грязь. Был ли такой жест свойствен самому Айдже или это признак его трансформации в Ризека?
Что еще успел закачать мой братец в Айджу Керезета?
– Не понимаю, о чем ты, – еле слышно произнес Айджа.
– Еще как понимаешь, – Акос беззлобно ткнул кулаком в грудь Айджи, прижал брата к металлическому борту и склонился поближе. – Ты помнишь меня? Сизи? Отца?
– Я… – Айджа неуверенно моргнул и потряс головой. – Я помню твои секреты, – он поджал губы. – Как ты сидел с матерью на кухне, когда мы отправлялись спать. Как ты всюду хвостом ходил за мной, ища защиты у старшего брата. Ты об этом?
– Не совсем, – слезы застилали Акосу глаза. – Мы же кровные братья, Айджа! Мы… ты…
– Хватит! – к нам торопился Вас. – Он идет со мной, Керезет.
Кулаки Акоса сжимались и разжимались. Он был одного роста с Васом, но гораздо легче. Вас являлся машиной для убийств – настоящей горой мускулов. Я бы не смогла даже себе представить, как они дерутся. У меня получилось вообразить только Акоса, валяющегося без чувств на полу.
Акос двинулся на стюарда, я – за ним. Ладони Акоса тянулись к горлу Васа, но я тут же встала между задирами и оттолкнула их в разные стороны. Скорее от удивления, чем от моего толчка, они отступили друг от друга.
– За мной! – приказала я Акосу. – Без возражений.
– Лучше бы тебе послушаться, Керезет, – хохотнул Вас. – Поверь, под ее наручами скрываются отнюдь не татуировки розовых сердечек.
Вас сграбастал Айджу и потащил к выходу из поплавка. Когда их шаги стихли, я тоже поволокла Акоса к люку.
– Вас – один из лучших шотетских воинов, – произнесла я. – Не будь дураком.
– И не подумаю! – рявкнул Акос. – Кайра, ты когда-нибудь любила кого-то настолько сильно, чтобы возненавидеть того, кто отнял у тебя этого человека?
В памяти всплыло лицо матери с пульсирующей на лбу жилкой. Так было всегда, когда она сердилась, распекая Отегу за то, что та водила меня в опасные районы города, или за то, что я коротко обрезала волосы. Но даже в эти моменты я все равно любила ее!
Я знала, что в отличие от отца, никогда не смотревшего в мою сторону, я ей небезразлична.
– Кидаться на Васа за то, что произошло с твоим братом, глупо. Он тебе ноги переломает, да и мне ты навредишь. Поэтому жуй тихоцветы и держи себя в руках, ладно?
На секунду мне показалось, что Акос готов вспылить, но он сунул дрожащую руку в карман, достал лепесток и заложил за щеку.
– Вот и молодец.
Акос взял меня под локоть, и мы зашагали по коридорам побывочного корабля, пустым и металлически-гулким, где разносилось эхо отдаленных голосов.
Моя каюта не имела ничего общего с моей спальней в особняке. Там были отполированные полы, чистые белые стены и ничего, что напоминало бы обо мне. Здесь же все заполнено различными предметами из иных миров. С потолка, как диковинные светильники, свисали экзотические растения, для сохранности залитые смолой. Вокруг них, жужжа, вились яркие искусственные насекомые. Ткани меняли цвет в зависимости от времени суток.
Имелась и плита в застарелых пятнах, и металлический холодильник, позволявший не посещать столовую.
У дальней стены, рядом с обеденным столиком, были свалены в кучу сотни старых дисков с голограммами танцев, боев и спортивных состязаний с разных планет. Мне нравилось подражать завораживающим, дерганым движениям танцовщиков с Огры или жестким, механическим ритуальным пляскам тепессаров. Это помогало забыть о боли. Кроме того, я хранила в каюте диски с уроками истории и ознакомительными фильмами о других планетах галактики, сухие учебные ролики по физике и лингвистике и записи новостей, которые давно стали архивной хроникой. А еще записи концертов. Я пересмотрела их все.
В углу, под иллюминатором, находилась койка, над которой свисала гирлянда фонариков с горюч-камнями. Одеяла до сих пор остались смятыми с прошлой Побывки. Я никому, даже уборщикам, не позволяла входить в мою каюту.
