Я увидела кучу самых разнообразных железяк. Как мне хотелось, чтобы мы приземлились – я бы покопалась в этом влажном утиле и обнаружила бы что-нибудь ценное!
Но мы пролетели мимо.
Столица Питы, Сектор-6, – питайские города не славились поэтичностью своих названий, скорее, напротив, – плавала в серо-стальных волнах неподалеку от экватора. Здания напоминали гигантские пузыри, хотя, по сути, стояли «на якоре», прикрепленные к подводной платформе, которая являла собой чудо инженерной мысли.
Техобслуживанием платформы занимался, конечно, наиболее квалифицированный персонал из всей галактики.
Рел направил судно на посадочную площадку. Я заметила некую структуру, автоматически протянувшуюся нам навстречу – прямо с крыши одного из зданий.
Туннель, который, вероятно, должен уберечь нас от ливня. Жаль-жаль, а я-то надеялась прогуляться под дождем.
Мы с Акосом поплелись за остальными, теперь на челноке был только Рел. Во главе процессии шествовали Ризек и Има.
Ризек поприветствовал питайского сановника, тот вежливо поклонился в ответ.
– На каком языке вы предпочитаете беседовать? – поинтересовался питаец на шотетском, но с таким жутким акцентом, что я едва разбирала слова.
У питайца были седые усы, которые смахивали на нити плесени или тонкие волокна.
– Мы свободно изъясняемся на отирианском, – раздраженно буркнул Ризек.
Благодаря политике моего отца и брата, стремившихся держать народ в неведении относительно истинного положения дел в галактике, шотетов отнюдь не считали полиглотами. Но Ризек, погрязший в комплексах, всегда болезненно относился к любым замечаниям о шотетах. Наверное, боялся, что люди сочтут его тупицей.
– Какая удача, господин Ноавек! – обрадованно воскликнул чиновник на отирианском. – Боюсь, от меня бы ускользнули тонкости шотетского! Позвольте я провожу вас в ваши апартаменты.
Пока мы шли по временному туннелю под бесконечный шум дождя, меня мучило сильнейшее желание. Схватить бы за руку питайца и попросить увести меня отсюда – прочь от Ризека, его угроз и воспоминаний о том, что он сотворил с моим единственным другом.
Но я не могла бросить Акоса, он же неотрывно таращился в затылок моего брата.
После Побывки, унесшей жизнь моего отца, их было еще четыре, не считая нынешней. Последняя привела нас на Отир, богатейшую планету галактики, где Ризек провозгласил начало эры новой шотетской дипломатии. Когда-то за это отвечала моя мать: она очаровывала высшее звено, пока мой отец занимался раскопками. После смерти жены Лазмет с изумлением обнаружил, что у него с обаянием как-то туговато, хотя остальных это нимало не удивило.
В общем, с дипломатией было покончено, и между шотетами и прочими народами установилась накаленная атмосфера. Каковую Ризек и решил развеять, облетая планету за планетой и расточая повсюду улыбки.
Отирианцы тогда устроили в нашу честь обед во дворце канцлера. Пиршественный зал блистал золотом: тарелки, скатерти – и так все, вплоть до светильников и орнаментов на стенах. Как сказала супруга канцлера, они выбрали это помещение как раз из-за золотистого интерьера, который идеально сочетался с темно-синей парадной броней шотетов.
Лесть удалась, ну а сама отирианка восхитила меня своей изящной непринужденностью. На другое утро нам предложили посетить личного врача канцлера, – отирианцы славились своей медициной. Я отказалась, поскольку была сыта врачами по горло.
Однако я понимала, что встреча на Пите не будет иметь ничего общего с легкомысленным отирианским пиром. Каждая культура имеет свой особый «пунктик»: отирианцы превыше всего ценят комфорт, огрианцы – мистику, тувенцы – тихоцветы, шотеты – Ток, а питайцы – прагматизм.
Жители Питы стремились создавать надежные, гибкие и многоцелевые материалы и структуры. Их канцлер по фамилии Натто – имя я благополучно забыла, поскольку женщина называла себя только по фамилии, – жила в просторном, но аскетичном доме из непробиваемого стекла.
К власти Натто пришла в результате выборов.
Из комнаты, в которую поселили нас с Акосом (усатый чиновник многозначительно глянул на меня, но я проигнорировала его взгляд), открывался вид на спокойные подводные глубины, где мелькали какие-то океанские обитатели.
Окно оказалось единственным украшением жилища. Стены – голые, простыни – белые и накрахмаленные. В углу стояли простецкие койки на металлических ножках с резиновыми насадками.
Вместо торжественного обеда питайцы устроили нечто вроде фуршета. Люди просто стояли группами, одетые в то, что, видимо, считалось на Пите изысканными нарядами: в жесткие, водоотталкивающие ткани ярчайших цветов, хорошо заметные под дождем. Никаких тебе вечерних платьев или пышных юбок! Я вдруг пожалела о платье моей матери: доходившее до щиколоток, черное, с высоким воротом, оно скрывало большую часть моих теней.
Вокруг шелестели приглушенные голоса. Слуги с подносами сновали по залу, разнося напитки и канапе. Их синхронные движения напоминали танец.
– Как тихо, – проговорил Акос, сжимая пальцами мой локоть.
Я вздрогнула, стараясь не концентрироваться на его прикосновении.
Он лишь облегчает твою боль, ничего не изменилось, все осталось по-прежнему, повторяла я.
– Пита не славится танцорами, – сказала я вслух. – Как и боевыми искусствами.
– Похоже, ты не жалуешь питайцев.
– Не люблю скуки.
– Я уже понял.
Его дыхание щекотало мою шею. Не то чтобы Акос стоял вплотную, но мои ощущения обострились до предела. Я высвободила руку и взяла с подноса бокал.
– Что это? – спросила я служанку, неожиданно заметив собственный акцент.
– Кисло-сладкий коктейль, – ответила она, с опаской глядя на мою покрытую тенями руку. – Как и тихоцветы, притупляет чувства, поднимает настроение.
Акос тотчас взял бокал и улыбнулся девушке.
Та ушла.
– Из чего же они его сделали, если не из тихоцветов? – пробормотал он.
Тувенцы поклонялись ледоцветам, понятия не имея о других веществах.
– Морская вода? Машинное масло?.. Попробуй, может, освежишься.
Мы выпили. Поодаль Ризек с Имой улыбались Веку, мужу Натто. Лицо у того стало сероватым, кожа свисала складками, точно оплывая. Может, здесь гравитация повыше? Я определенно чувствовала некоторую тяжесть, хотя с таким же успехом причиной мог быть тяжелый взгляд Васа. Стюард постоянно сверлил меня глазами: следил, чтобы я вела себя «как должно».
Я проглотила коктейль и поморщилась.
– Ну и гадость, – вырвалось у меня.
– А сколько языков ты знаешь? – осведомился Акос.
– Фактически только шотетский, тувенский, отирианский и трелланский. Еще чуть-чуть говорю на золданском и питайском. А прежде чем появился ты и сбил меня с толку, учила огрианский.
