10 августа, как и предполагалось, была созвана специальная партийная конференция лейбористов. Во время утреннего заседания выступил Хендерсон и в длинной и убедительной речи рассказал о проблеме Стокгольма. О заявлении Терещенко он упомянул лишь мимоходом «Я признаю, что те доказательства, которые у меня имеются, хотя они весьма незначительны, предполагают, что в позиции нового правительства произошли некоторые изменения (недавно кабинет министров был реорганизован) по сравнению с прошлым отношением к вопросу по Стокгольмской конференции». Ллойд Джордж, которому незамедлительно была передана запись этой речи, направил министру другую копию письма Набокова с просьбой зачитать его перед собравшимися, очевидно рассчитывая, что это подтолкнет делегатов проголосовать против Стокгольма на дневном заседании. Хендерсон счел эту процедуру излишней, поскольку уже упомянул о ноте в своей речи, о чем и сказал премьер-министру. Подавляющим большинством делегаты приняли приглашение в Стокгольм – акт, который одновременно выразил вотум доверия Хендерсону. Из-за разногласий по поводу представления на предстоящей конференции мелких фракций социалистов делегаты объявили перерыв в работе сессии до 21 августа.
Итог голосования удивил всех, и в первую очередь, вероятно, самого Хендерсона. В этот вечер он предпочел не показываться в кабинете министров, где Ллойд Джордж еще больше укрепил антистокгольмские настроения, предъявив министрам телеграмму от Альбера Тома, подтверждающую, что Керенский выступает против конференции. Хотя личное мнение Керенского было передано с несомненной точностью, он быстро отверг подлинность сообщения. Его политическое будущее было слишком неопределенным, чтобы он мог позволить себе столь независимое заявление, которое стало бы достоянием гласности; и его возражения против конференции никогда не имели в виду отказ от выдачи паспортов.
На следующее утро Набоков был приглашен в Министерство иностранных дел, где его проинформировали, что будут просить об отставке Хендерсона из-за его неспособности обнаружить предполагаемые изменения в позиции России по отношению к конференции лейбористской партии. «Я стольким рисковал, защищая его перед страной по поводу его поездки в Париж, и вот чем он мне отплатил», – с горечью сетовал Ллойд Джордж. Во избежание нежелательных и неизбежных осложнений он попросил разрешения опубликовать текст письма Набокова. Последний нехотя согласился. Будь он на месте Керенского, его согласие было бы получено с гораздо большим трудом, так как публикация письма вызвала возмущение и ужас в рядах Петроградского Совета. Для Временного правительства было большой удачей, что отношение большевиков к проблеме Стокгольма ослабило реакцию на публикацию наиболее воинственно настроенных рабочих и солдат; в противном случае вполне могли бы повториться грозные майские демонстрации. Вероятно, вожди Петроградского Совета тоже об этом подумали, поскольку предпочли сравнительно спокойно отнестись к инциденту. «Известия» без малейших колебаний обрушились на Ллойд Джорджа и на союзников в целом, но при этом слабая критика поведения Керенского так резко бросалась в глаза, что ведущий большевистский орган задал язвительный вопрос: «Что это? Наглое высокомерие или жалкая растерянность?» Как представитель и апологет правительства, Терещенко сделал заявление, намекающее на то, что значение ноты Набокова оказалось важнее оригинального смысла переписки.
Письмо Хендерсона с прошением об отставке опередило совещание кабинета министров, на котором намеревались ее потребовать. Ллойд Джордж ответил довольно длинным письмом, предназначенным для печати. Почуяв легкую жертву, пресса подвергла отставного министра яростным и не всегда приличным нападкам, среди которых самыми мягкими обвинениями были его предполагаемая двуличность и вероломство. На критику газет Хендерсон не стал отвечать, зато, выступая перед палатой общин 13 августа, он затеял весьма резкий спор с премьер-министром. Его выступление в палате было не так полно освещено в печати, как могло бы быть в ином случае, поскольку его патриотизм оказался сильнее его преданности идеалам интернационального социализма, и он отстранился от дальнейшего обсуждения вопроса о конференции в Стокгольме, исходя из «интересов нации в этом великом кризисе».
Ллойд Джордж тепло поблагодарил Набокова за его участие в деле, поскольку заявление России было получено только благодаря его личной инициативе. Однако Временное правительство вовсе не было этим довольно. Набокову было сделано серьезное замечание и приказано отныне ограничиваться передачей «точного текста наших заявлений по политически принципиальным вопросам» без дополнения собственных замечаний. Терещенко и Керенский пожаловались Бьюкенену, что их послания не были предназначены для публикации. Керенский был настолько встревожен этим инцидентом, что настаивал, чтобы посол попросил свое правительство не отказывать в выдаче паспортов британским социалистам. В специальном интервью корреспонденту манчестерской «Гардиан» Керенский огласил заявление, что Временное правительство горячо сочувствует целям конференции и всегда выражало дипломатическим представителям Антанты свое желание, чтобы они не чинили препятствий тем делегатам, которые собираются присутствовать на конференции в Стокгольме. «Я снова и снова повторяю, – повсюду говорил он, – что любое противостояние со стороны союзных правительств, любые препятствия на пути делегатов играют только на руку Германии». Вероятно, более правдивое заявление об истинных настроениях Временного правительства было выражено помощником военного министра, когда он сказал генералу Ноксу, что лично он – и думает, что большинство министров с ним согласятся, – считает, что Стокгольмская конференция одобряется уже потому, что хоть на время избавляет их от делегатов.
Конференция лейбористской партии вновь собралась 21 августа, весьма озабоченная тем, что правительство неодобрительно относится к идее Стокгольма. По необъяснимым причинам Ллойд Джордж и его помощники теперь были твердо убеждены – или только делали вид, – что все это было задумано Германией с целью добиться переговоров о мире. Союзники предчувствовали победу и, даже рискуя лишиться поддержки России, не желали пересматривать цели войны для удовлетворения своих социалистов, не говоря уже о социалистах из страны противника. Хотя Исполнительный комитет лейбористской партии оказал Хендерсону доверие, этот вопрос только подчеркнул трудности избрания делегатов; так что это была конференция глубокого раскола, где люди собрались, чтобы вторично проголосовать за Стокгольм. В качестве гостей на конференции присутствовали четыре представителя Петроградского Совета, и Русанов вежливо ответил на приветственную речь председателя конференции. Хендерсон опять сделал серьезный доклад по повестке и горячо отстаивал свою позицию. Решение принять участие в конференции в Стокгольме было поддержано, хотя объединившиеся в один блок мелкие по численности фракции выступили против Стокгольма. Избрание делегатов было отложено до конференции социалистов союзнических стран, которая должна была состояться в конце месяца. Огромным большинством была принята резолюция, запрещающая представлять на конференции мелкие организации британских рабочих, – акт, который противоречил и письму, и духу стокгольмского воззвания и показал, что лейбористская партия, хотя ее позиция встревожила более консервативных членов правительства, все еще была «в основном здоровой». Комитет Стокгольмской конференции, русские депутаты и Независимая лейбористская партия – все протестовали против столь несправедливой дискриминации.
