В посольствах союзников и в других консервативных кругах с ужасом внимали и верили необоснованным слухам об убийствах, грабежах и насилии. Взволнованная леди Бьюкенен уговорила генерала Нокса войти в логово большевиков, чтобы попытаться спасти захваченный в плен женский батальон от якобы уготованной им «судьбы хуже смерти». Он отправился на посольском автомобиле в Смольный, когда-то бывший роскошным Институтом благородных девиц, где теперь расположился штаб большевиков, и потребовал от секретаря Военно-революционного комитета немедленно освободить женщин-солдат. После некоторого затягивания необходимый приказ был отдан и немедленно исполнен. Это был первый контакт официального лица союзников с новой советской властью, которому надолго пришлось остаться и последним.
Вскоре после падения Зимнего дворца в Смольном был созван II Всероссийский съезд Советов. Первое заседание прошло примечательно, главным образом из-за демонстративного выхода меньшевиков и эсеров, которые удалились в городскую думу и организовали бесплодный марш протеста к осажденному Зимнему дворцу. На втором заседании, 8 ноября, встал Ленин и после продолжительной овации зачитал два исторических декрета: один о мире и второй о земле. Первый декрет предлагал «всем воюющим народам и их правительствам безотлагательно начать переговоры о справедливом и демократическом мире», немедленно установив перемирие с минимальным сроком действия в три месяца. Подчеркнутой идеей справедливого мира декрет напоминал тон заявлений предыдущего правительства умеренных социалистов. Но в обещании начать публикацию всех секретных договоров, в которых участвовала Россия, и в заявлении об их предстоящей аннуляции уже просматривалось резкое изменение курса внешней политики. Таким же новым было противопоставление народов различных стран их правительствам: «Адресуя это предложение мира ко всем правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабоче-крестьянское правительство России в особенности обращается к классово сознательным рабочим трех наиболее передовых стран мира – Англии, Франции и Германии». Несмотря на нескрываемое враждебное отношение к капитализму и капиталистическим правительствам, общий тон заявлений большевиков был умеренным и даже примиренческим, возможно, в надежде, что если не все, то некоторые из воюющих сторон ответят в дружеском духе. Но если это предположение является верным, то большевикам пришлось разочароваться, поскольку ни союзники, ни Центральные государства не удостоили их ответом.
Съезд бурным одобрением встретил декрет о мире, а также декрет о земле, который отменял частную собственность на землю и передавал земельную собственность помещиков и церкви в распоряжение местных земельных комитетов для распределения ее среди крестьян. Кроме того, был одобрен новый состав правительства, названный Советом народных комиссаров, председателем которого был избран Ленин, а комиссаром иностранных дел – Троцкий. Легкость, с которой в Петрограде был установлен новый режим, вовсе не означала, что большевистская власть была автоматически установлена во всей стране. В Москве этот переход власти совершился только после недели кровопролитных боев; в более отдаленных районах это заняло гораздо больше времени, хотя в некоторых местах антибольшевистские силы оказали такой же жестокий отпор, как и в Москве. Керенскому, который отправился в Псков в поисках верных ему войск, удалось заручиться поддержкой небольшой группы, состоящей из около семисот казаков под командованием генерала Петра Краснова. Эта крохотная горстка военных направилась в Петербург, ожидая по дороге пополнения. Но никакого пополнения не последовало, и 12 ноября казакам пришлось отступить, не ожидая, пока их атакуют численно превосходящие силы красногвардейцев. Как и в предыдущих случаях, и без того низкий боевой дух контрреволюционеров еще больше подрывался пропагандистами, которые ухитрялись проникнуть в их среду и склонили к дезертирству множество казаков. 14 ноября было установлено перемирие, Краснова арестовали, а Керенский бежал, переодевшись матросом. Позднее с помощью Брюса Локарта, специального эмиссара Ллойд Джорджа в России, ему удалось скрыться в Англии. Морской офицер, адьютант Керенского, 16-го сумел пробраться в Петроград и по поручению Керенского встретился с американским послом. Он рассказал ему о поражении Керенского и утверждал, что Краснов и Керенский полагают, что большевистской армией командуют германские офицеры, очевидно, из-за использования «германской тактики». Фрэнсис не смог помочь адъютанту в его просьбе скрыться в Соединенных Штатах, и вскоре после этого тот был арестован.
После краха безрезультатной попытки сопротивления Керенского советский режим в течение нескольких месяцев не сталкивался с серьезной внутренней угрозой, и, дав мир солдатам, землю – крестьянам, фабрики – рабочим, большевики основали свою власть на твердом фундаменте массовой поддержки. В странах союзников значительные события 7 ноября, которые впервые в истории привели к власти правительство, открыто заявившее о своей преданности принципам марксистского социализма, были встречены с ужасом и возмущением, но с неполным осознанием огромного значения этого переворота. Первоначальный шок был смягчен широко распространившимся мнением, что большевики обязаны своей победой лишь случайному стечению обстоятельств и будут отстранены от власти, когда «разум» и «здравомыслие» вновь займут свое законное место в руководстве жизнью человечества. Новая революция была гневно осуждена с таким же предсказуемым единодушием, с каким горячо приветствовалась предыдущая революция. Консервативные органы печати видели в падении Временного правительства поучительный пример провала политики затягивания и нерешительности. Лондонская «Таймс» в типичном для нее духе обвиняла во всем Керенского и заявляла, что последние события в России не были удивительными: «Когда конституционно установленная власть явно неспособна подтвердить свои слова делами, когда ежедневно попустительствуют анархии, когда толпе опрометчиво предоставляют вооружение, тогда конец не заставит себя ждать». Большевиков ошибочно и не без признаков антисемитизма описывали как «фанатиков и анархистов», чей лидер Ленин и «несколько его сообщников являются авантюристами германо-еврейской крови и оплачиваются германцами, чья единственная цель заключается в использовании невежественных масс в интересах своих хозяев в Берлине». Влиятельная «Сатердэй ревю», для которой и Керенский, и Ленин были одинаково ненавистны, видела истоки революции в «интернациональном социализме» и в «интригах Женевы и Стокгольма» и предостерегала своих читателей, что Англия «не должна быть сбита с пути докторами-демагогами, которые отравляют Европу».
Для лондонской «Дейли телеграф» Ленин и его когорта были «архитекторами руин», партией «легкомысленных мечтателей», которые «насилием установили нечто (называемое)… правительством, которому никто и не думает подчиняться, кроме как под прицелом оружия». Но выражалась надежда, что в результате этого насилия может произойти «запоздалое сплочение здоровых и патриотических сил нации и армии с целью положить конец хаосу, при котором возможны такие события». Нескольким журналам, из которых лучшим примером можно назвать лондонский «Нейшн», удалось дать более последовательное объяснение революции. «Истинной причиной возвышения Ленина, – утверждал журнал, – было вето, наложенное западными странами на Стокгольмскую конференцию и откладывание созыва конференции союзников по вопросу целей войны, которую Россия предложила провести еще в мае…» «Практический выход России из союза будет наказанием за отсутствие нашего сочувствия и недостатки в умении управлять государством», – заключал «Нейшн».
