Тем временем большевики не забыли о своем декрете о мире. 21 ноября советское правительство разрешило братание с неприятельскими солдатами на всех фронтах и приказало главнокомандующему генералу Николаю Духонину связаться с «военными властями армий противника и предложить немедленно прекратить боевые действия с целью начать переговоры о мире». В тот же день Троцкий официально информировал послов союзников о существовании нового правительства и привлек их внимание к декрету о мире, который следовало рассматривать как «официальное предложение перемирия на всех фронтах и немедленное открытие переговоров о мире». Он корректно уверял каждого посла в «глубоком уважении», с которым советское правительство относится к народу своей страны, но гораздо более бесцеремонно добавлял, что этот народ «так же стремится к миру, как и все другие народы, истощенные и обескровленные этой беспримерной бойней». Представителям нейтральных стран были разосланы циркуляры с требованием передать предложение о перемирии неприятельским правительствам «Массы трудящихся нейтральных стран, – говорил Троцкий, – глубоко страдают в результате этой преступной мясорубки, которая, если ей не будет положен конец, угрожает втянуть в свою воронку те немногие народы, которые пока еще стоят в стороне от войны».
Послы союзников собрались на общую встречу для обсуждения ноты и приняли решение игнорировать ее. Каждый посол согласился просить свое правительство не отвечать на нее, поскольку «представившее ноту правительство» было «установлено при помощи силы» и не было «признано русским народом». Выступая от имени британского правительства лорд Сесил заявил, что эта акция, «предпринятая экстремистами в Петрограде… если (она) будет одобрена и поддержана русским народом, практически поставит страну вне границ обычных представлений Европы», но что он не думает, что «русский народ поддержит эту акцию или одобрит призыв… открыть вдоль всей линии фронта мирные переговоры с неприятелем через траншеи».
Находившийся в верховной ставке русских в Могилеве генерал Духонин и виду не подавал, что получил инструкции обратиться к врагу с предложением о перемирии. Когда 22-го с ним связались по прямому проводу, на все вопросы он отвечал уклончиво, но в конце концов признал свое нежелание подчиняться приказам. Только правительство, «которое поддерживает армия и страна, может иметь достаточный вес, чтобы повлиять на врага», заявил он. Генералу тут же было объявлено об увольнении за «отказ выполнять приказы правительства и за продолжение курса, который принесет трудящимся всего мира неисчислимые страдания». Ему было приказано оставаться на посту до прибытия нового главнокомандующего, прапорщика Николая Крыленко, ветерана большевистской пропаганды. Ленин и Крыленко срочно выпустили прокламацию с обращением к солдатам, объясняющую причину смены главнокомандующего и уполномочивающую отделения на фронте выбрать своих представителей для переговоров о перемирии. Как бы предостерегая от расправы с Духониным, войскам косвенно рекомендовалось не прибегать к эксцессам: «Вы не допустите, чтобы контрреволюционные генералы погубили великое дело мира. Вы окружите их охраной, которая не допустит самосуд, недостойный революционной армии, вы проследите, чтобы эти генералы не избегли суда, который их ждет».
23 ноября Крыленко отправился в ставку и спокойно приступил к устранению генералов, которым нельзя было доверять, и к укреплению влияния большевистского режима на фронте. Духонин ответил энергичным протестом, но, поскольку он был лишен открытой поддержки военных союзников и дипломатических представителей, положение его было изолированным и опасным. Главы многочисленных военных миссий союзнических стран, аккредитованных при ставке (за исключением Соединенных Штатов), 23 ноября направили ему официальную ноту, протестуя против предложенного перемирия и призывая вспомнить договор от 5 сентября 1914 года, согласно которому союзные государства договорились не заключать сепаратного мира. В заключение нота предупреждала, что любое нарушение этого договора «повлечет за собой самые серьезные последствия». Этим опрометчивым шагом союзники не только сделали открытое заявление через голову насильно захватившего власть правительства, но и явно угрожали ему, что всеми было понято как возможность призвать Японию напасть на Россию с тыла. Бьюкенен, чье дипломатическое чутье превалировало над его антибольшевистской позицией, счел этот шаг неблагоразумным и вредным. Сообщалось, что в Вашингтоне, где не знали о готовящемся протесте союзников, восприняли известие о нем с большой долей скепсиса, считая его «частью германской пропаганды с целью ввести весь мир в заблуждение и возбудить в России возмущение против союзников». Духонин приказал отпечатать ноту на листовках и распространить среди войск.
Троцкий стремительно отреагировал на эту слабую попытку патриотической пропаганды, выпустив гневное заявление, адресованное всем воинским подразделениям и местным советам, обвинив союзников в «наглом вмешательстве во внутренние дела нашей страны с целью привести нас на грань гражданской войны». Солдат призывали продолжить борьбу за немедленное перемирие: «Народы Европы не позволят своим империалистическим правительствам нанести вред русскому народу, который не повинен ни в каких преступлениях и желает только установить мир и утвердить братство людей. Дайте всем нам понять, что солдаты, рабочие и крестьяне России свергли правительства царя и Керенского не для того, чтобы стать пушечным мясом для империалистических союзников».
Призыв Троцкого, хотя и помог зажечь солдат ненавистью к тем, кто продолжает войну, не оказал заметного воздействия ни на союзников, ни на Духонина. 24 ноября шефы миссий союзников снова обратились к главнокомандующему, выразив просьбу «сделать все возможное, чтобы прояснить обращением ко всем политическим партиям, как и к армии, что честь и патриотизм требуют от них принятия всех мер для сохранения и укрепления на фронте порядка и дисциплины». Жорж Клемансо, который всего за неделю до этого стал новым премьер-министром Франции, в своей телеграмме просил французского военного представителя сообщить Духонину, что Франция отказывается признать советское правительство и что от Верховного главнокомандующего ожидают «категорического отказа от всех преступных переговоров» и «удержания российской армии на фронте против общего врага». В ноте военным властям большевиков генерал Джадсон, американский военный атташе в Петрограде, приводит текст опубликованной в Соединенных Штатах статьи, информирующей, что России не будет оказываться помощь до «формирования прочного правительства», и предостерегает, что, хотя официальный Вашингтон не подтвердил положения статьи, смысл заверения передан, безусловно, точно. Хотя полковник Томпсон попытался смягчить этот удар, заверив, что поставки по линии Красного Креста будут продолжаться и впредь, «Известия», отражая усилившуюся напряженность в отношениях России с Западом, раздраженно заметили в редакционной статье, что «североамериканские плутократы», кажется, «готовы обменивать локомотивы на головы русских солдат». «Русский народ заинтересован в экономических и политических отношениях с союзниками, но не желает платить за них кровью, к удовлетворению Клемансо и нью-йоркских королей военной индустрии». Джадсон поспешил заверить большевиков, что его письмо вовсе не означает, что американское правительство выражает предпочтение успеху «какой-либо одной политической партии или элемента над другими». И хотя очевидность показывает, что «ни одна значительная фракция русского политического спектра не желает немедленного сепаратного мира или перемирия, – сказал Джадсон, – у России есть полное право «поднять вопрос об общем мире».
