2. Психическая структура и объектные отношения
2.1. Подход Фрейда
Еще в «Трех очерках по теории сексуальности» (Freud, 1905d), в статье о Леонардо да Винчи (Freud, 1910с) и в анализе случая Шребера (Freud, 1911с), а также в теории нарциссизма и в статьях о бессознательном (Freud, 1915с, е), но прежде всего в статье «Печаль и меланхолия» (Freud, 1916–1917g) Фрейд признал важное значение объекта для психического развития младенца. Хотя Фрейд и считал, что «объект является наиболее изменчивым из параметров влечения» (Freud, 1915с, S. 215), в ходе его исследований становилось все яснее, что объект необходим для процесса образования психических структур. В настоящее время центральное структурообразующее воздействие объекта на психическое развитие человека признается всеми психоаналитическими школами. Точка зрения Шпица, что аффективные реакции младенца, а также либидинозные и агрессивные влечения могут исходно проявиться и получить свою дифференциацию только «в происходящих между матерью и ребенком процессах обмена (общения)» (Spitz, 1965, S. 167), стала общепринятым положением. Шпицу удалось показать, что только взаимосвязь импульсов влечений, чувств, вызванных объектными отношениями, и объективного опыта приводит к психическим событиям. Затем Лох высказал мнение, что
«мотивирующая сила аффектов состоит в том, что они основываются на опыте общения с объектом, как в положительном смысле (приводя к удовлетворению), так и в отрицательном (приводя к неудачам, к поддержанию состояния нехватки, неудовлетворенности). Сведения об объекте, переживание действий с объектом или проделанных объектом, либо тех, которым он способствовал, представляют собой психологические события» (Loch, 1972, S. 74).
Однако психоаналитическая теория подчеркивает значимость объекта не только для формирования психической структуры, но также и для когнитивного и эмоционального развития, особенно для символизации, понимаемой здесь и как сознательное рефлексивное мышление, и как бессознательное мышление. Впервые понятия «символическое приравнивание» и «символический репрезентант» были введены в психоанализ Ференци (Ferenczi, 1912) и Джонсом (Jones, 1916); дальнейшее развитие эта концепция получила в работах Ханны Сигал (Segal, 1957). В случае символического приравнивания символ и символизируемый объект рассматриваются как идентичные, а в случае символического репрезентанта сформированный символ замещает символизируемый объект. Переход от символического приравнивания к символическому репрезентанту означает важный шаг в развитии всей аффективной и когнитивной организации.
2.2. Школа Мелани Кляйн
Сигал (Segal, 1957) исследовала особенности формы и содержания мышления, которые характеризуют отдельные ступени психического развития. В параноидно-шизоидной позиции мышление зависит от способствующих развитию отношений контейнер – контейнируемое (Бион, см. главу II. 5) и сначала представляет собой символическое приравнивание. Иногда символ настолько отождествляется и идентифицируется с объектом, что между ними не обнаруживается никакого различия. В депрессивной позиции, напротив, мышление характеризуется все большим отделением символа от символизируемого и символ репрезентирует объект. В депрессивной, а позднее в эдипальной ситуации формируется такое мышление, которое отличается триангулярной, метафорической и символической структурой (Haesler, 1995). Самость, символ и символизируемое отделены друг от друга и связаны между собой речью. Несмотря на общепринятое в психоанализе признание огромного значения объекта для развития психической жизни самости, мнения о статусе и специфическом значении объекта сильно различаются. Чем же является объект: первичным источником мотивации и катализатором психического развития или модификатором первичных мотивационных сил субъекта, бессознательных импульсов и желаний? О чем идет речь: о внутренних или внешних объектах, о бессознательных фантазиях, связанных с внутренними и/или внешними объектами, или о реальном опыте общения с объектами? Как возникают внутренние объекты и психические репрезентанты опыта межличностных отношений?
В кляйнианской теории объектных отношений внутренние объекты структурируют развитие мышления, чувств и поведение самости. Внутренние объекты возникают из бессознательных, основанных на дериватах влечений, фантазий самости о внутренней жизни внешних объектов.
Эта бессознательная фантазийная деятельность и сочетающаяся с ней и/или лежащая в ее основе рудиментарная разделенность самости и объекта возникают в начале жизни. Внутренние объекты с самого начала жизни воспринимаются как идентичные конкретным органам тела (конкретные идентификации характерны для регрессивных клинических состояний: например, психотик ошибочно предполагает, что флаг – это не символ государственного суверенитета страны, а совершенно конкретно сама страна) и ощущаются так, как будто между ними существуют какие-то отношения. На этой ранней стадии развития еще нет символической репрезентации внутренних объектов, и они познаются конкретно в виде образов органов тела и способов их функционирования (например, согласно этой теории, голод, жажда, страстное желание любви или страх и т. д. переживаются конкретно: желудок – это некий злой объект, который кусает или мучает изнутри. Подтверждение этому очень часто можно найти, например, при тяжелых регрессивных состояниях, таких как острые психозы. Относится ли это к младенцам – мнения на этот счет расходятся). Решающее значение в этой теории придается тому, что внутренние объекты формируются в значительной степени за счет проективной идентификации бессознательных фантазий. Так, например, жизненно необходимый добрый внутренний объект возникает не столько в результате конкретного реального опыта (пережитых удовлетворений), сколько в результате либидинозного вложения энергии и связанной с ним бессознательной фантазии самости об объектах.
В начале жизни внутренние объекты сначала переживаются как частичные объекты; в бессознательной фантазии младенца объект «воспринимается им так <…> как будто существует исключительно для удовлетворения его потребностей; однако он характеризует еще и часть личности» (Bacal & Newman, 1990, S. 80). Лишь в ходе развития возникают «целостные объекты», основанные на интеграции ранее расщепленных «только добрых» и «только злых» частичных объектов.
«Вместе с возросшей способностью познавать внешний мир изменяются и возникающие перед младенцем объекты. Произойдет ли действительно такое психическое изменение, зависит от его эмоциональной способности переносить амбивалентность. Теперь уже не существует исключительно «злой» матери, которая якобы вызывает голод, да и просто «доброй» матери, утоляющей голод. В одном и том же объекте обнаруживается что-то от них обеих. Объект постепенно понимается как нечто целое, он приобретает два эмоциональных оттенка, у него есть много мотивов и он пробуждает в Я смешанные чувства» (Hinshelwood, 1989, S. 519).
Объекты рассматриваются так, что любой импульс влечений и любая бессознательная фантазия как бы создают частичный объект.
«Мать, вызывающая „голод“; мать, „утоляющая“ голод; мать, заставляющая мерзнуть, и мать обогревающая; мать, которая неуверенно берет младенца на руки, и мать, которая держит его крепко и надежно… Все эти объекты, названные словом „мать“, ни в коем случае нельзя путать с реальной матерью, какой ее воспринимает сторонний наблюдатель, так как восприятие младенца полностью отличается от восприятия этого наблюдателя. Восприятие младенца определяется внутренним состоянием его тела» (там же, S. 520).
