Не впервые почувствовал Дмитрий Ильич, как сковывает форма. Теперь он был одним из н и х. Если на аэродроме заместитель комфлота — а он ведал подводными силами — радушно пожал ему руку, то теперь, мельком взглянув на капитана третьего ранга, небрежно подкинул руку и продолжал слушать Бударина, любившего говорить в резком, поучительном тоне.
— Почему у вас лодки «немые»? Раньше мы хоть по проектам именовали: «барсы», «щуки», «малютки». Называйте смелее именами первых — «Египко», «Бук», «Зайдулин». Нормы вдвое перекрывали! Без атомных котлов, не на китах, а на щуках. Энтузиазм? Да! Возвращались в базу — какая встреча! Самолеты высылали, на бреющем гирлянды сбрасывали на мостик, на берегу осыпали цветами. Ладно, забыли наших, а где ваши — «Гаджиев», «Фисанович», «Колышкин»? Да, брат, — продолжал вспоминать Бударин. — Ребятишки! Банкет, бывало, сочиним на всю бригаду… Не боялись из сметы вылезти… Застрельщиком был все тот же Великий, или Тихий…
— Почему «все тот же»?
— Океан имел пальму первенства. Выходы! Ширь! Не нужно было пробираться то подо льдами, то в узкостях, того и гляди, либо борта в яичницу, либо форштевнем подводный пик переставишь на другое место.
Ушаков заметил Лезгинцева, затерявшегося среди инженеров. Ваганов держался по-прежнему барственно, покровительственно. Нужно было обладать либо невероятной наглостью, либо шальным самомнением, чтобы после всего, что произошло, вести себя так. Куприянов старался быть к ним поближе, в готовности вовремя прийти на помощь. Свою миссию он не считал законченной, пока Ваганов не погрузился на катер.
Беседа шла на нейтральные темы.
— …На «Трешере», если вы помните показания одного из трех уцелевших, постоянно сталкивались с неисправностями в системе продувания балластных цистерн сжатым воздухом. Запорные клапаны гидравлики не были плотно пригнаны. Двадцать процентов всех клапанов системы гидравлики не были согласованы с показателями индикаторов… — Ваганову что-то кинул Лезгинцев, и вновь слышался внушительный баритон Ваганова о неполадках.
Все же Ваганов чувствовал неловкость по отношению к Лезгинцеву, старался показать, что между ними ничего особенного не произошло.
Максимову доложили о конфликте, и поэтому он незаметно следил за Вагановым и Лезгинцевым, невольно прислушивался и не мог уделить большего внимания стоявшему возле него Ушакову. Максимов знал, как тяжело остаться среди незнакомых людей, да еще на неясных правах. Поэтому он свел Ушакова с Волошиным, напомнил еще раз Голояду, представил контр-адмиралу, командиру базы, коротенькому и энергичному, похожему на Папанина. Его незамысловатая фамилия нет-нет да и облетала страницы мировых газет, а он, щупленький адмирал, на широко расставленных ногах, толком и не догадывался, какой таинственной сенью овевают его имя. Ходил, поскрипывал инеем, поругивался, снаряжал и отправлял лодки, докладывал и следил за своими питомцами, попыхивал кэпстеном и отлично знал — ни один из зарубежных коллег его не мог похвалиться такими кораблями, хотя кэпстена у них невпроворот, а ему приходилось вымаливать его у океанских сельделовов.
Катер забурлил, погнал от кормы пену. Наступило время расставания. Максимов добро и пристально вгляделся в глаза Дмитрия Ильича:
— До свидания… Ничего. Приготовились неторопливо, разумно, надежно. Спасибо, что вы не забываете флот…
Растроганный Дмитрий Ильич не нашелся, что ответить, а только улыбнулся, ткнулся плечом в плечо Максимова, расцеловать постеснялся — вот и помешали погоны.
— Провожать вас не сумею, встречать буду. О семье не беспокойтесь.
Сходню убрали на берег. Отдали концы. Закипела перелопаченная винтами вода. Бурун — словно распушенный хвост улетавшей сказочной птицы. Белые перья смешались с черными. Птицы не стало. Бухта приняла прежний мрачный вид.
На козырьке скалистого мыса зажегся огонь, разрешающий движение только на выход.
Густой воздух вливался в легкие. Постепенно из-за пустынных высот поднимались лучи рассеянного космического света, и на его фоне резко, словно вырезанные из черного картона, объявились силуэты ракетных субмарин.
11
Дети поджидали своих отцов. Кончилась школьная смена. Почему же не скатиться к «транспортиру», как школьники называли площадку на террасе, господствующую над открытым пирсом, куда не возбранялся доступ и куда приставали пассажирские суденышки, баржи и катера?
На «транспортире» сгрудились школьники, за плечами ранцы из оленьей шкуры шерстью наружу, на ногах меховые пимы или валенки, на головах пыжиковые треухи или перешитые отцовские шапки из меха черных ягнят.
Пар валом, обсуждение вопросов вполне конкретное. Только не ждите от этих детей болтовни, они многое видят, еще о большем догадываются, но стараются держать язык за зубами.
Узнай о самом невинном:
— Какая завтра будет погода?
— Надо спросить кого надо, — и переглянутся между собой.
— Как пройти к седьмому причалу?
— Спросите у него, — указывают на ближайшего часового.
— А кто твой папа?
— Ясно кто.
— На каком корабле служит?
— Откуда я знаю?..
Только переодевшись моряком, Дмитрий Ильич перестал вызывать излишнее к себе внимание этих маленьких подозрительных стражей. Сами они полны пронырливой любознательности, отказать им — равносильно запретить губке впитывать воду.
Юганга родилась позже многих школьников или вместе с ними. Они — юные дети моряков, доставивших сюда ядерные котлы в стальных чревах. Их не сопровождал скрип колес и знойная пыль пустынь. Их глаза не видели степей, табунов и отар. Тушки животных доставляют сюда в замороженном виде и выгружают кранами, как дрова. Из птиц — только чайки, а летом — кайры, пролетающие косяками еще дальше на север.
Поселок запрятан в гранитные, естественные доты. Жилые дома, школы, магазины, прачечная, столовые возникали здесь нередко при помощи аммонала. Неприступные скалы, словно гроты Таинственного острова, скрывали океанские лодки, ничуть не менее фантастичные «Наутилусы» века расщепленного атома.
Дети Юганги привыкли засыпать под стоны и рев природы. Нельзя сомневаться: здесь вызревает отважная моряцкая смена. Опьяняющая прелесть полярных морей, могучая и непреоборимая их сила! Неспроста отсюда пошла дерзновенная поморская ветвь русских мореходов. Здесь родились суда, способные бороться со льдами. Отсюда люди ходили бить зверя на кромку океана, одевались в шкуры, топили добытое сало для пищи и светильников, сыпали сети для богатейших уловов и без всякого страха уходили под домоткаными парусами открывать острова почти на самом куполе нашей планеты.
Не ищите на карте Югангу.
На карте ее не найти!
Настало время бережно хранить тайны замысловато изрезанного побережья. Песня сочинялась всеми. Строфа за строфой с берега уходили под воду, подо льды, а возвращалась обратно песня о славной Юганге.
