Дмитрий Ильич не выносил подобного громкоголосого, невесть откуда почерпнутого стиля поведения — ёрничество «бывших мальчиков». Он не стал вслушиваться в дальнейшие дружеские излияния. Ваганов и его приятели сели в машину, громко перекидываясь шутками.
Ушаков поднял воротник, направился к выходу в город в несколько поредевшей толпе.
За ним кто-то шел, не обгоняя его. Даже дыхание слышал, неровное, сдерживаемое. Он замедлил шаги, его не обогнали. Тогда он круто повернулся и лицом к лицу столкнулся с дочерью.
— Ты? — только и сумел вымолвить он внезапно окоченевшими губами.
Она пошла рядом, избегая его взгляда, пряча подбородок в пушистый мех.
— Я не могла поступить иначе, папа. Ты имеешь полное право сердиться. Извини меня…
Дмитрий Ильич еще не мог овладеть собой, заторопился, не отвечая на ее оправдания. Он еще и сам не знал, как поступить, как держаться.
— Я не помешаю тебе, — продолжала она настойчиво и отчужденно. — Остановлюсь у подруги. — Ее голос прозвучал суше. Она отстала.
— У тебя в Ленинграде подруга? — спросил он, подождав. — Что-то я не помню.
— Мама знает, — упрямо ответила Зоя. — Живет на Таврической.
На площади крутилась поземка. Сухой снег шелестел у ног, забирался под пальто.
Усевшись в такси, Дмитрий Ильич почувствовал озноб во всем теле. Машина повернула на Невский. Зоя смотрела через заиндевевшее стекло на неприветливый, серый строй зданий, одинаково мелькавших перед нею. Ей тоже было зябко — не только от мороза. Ей не хотелось огорчать отца, но все же она решила настоять на своем. И это свое личное было для нее всего дороже.
— Попроси остановиться. Я здесь сойду. Вон за той остановкой.
— Ты поедешь со мной.
— Куда?
— В «Асторию».
— Самый лучший отель. — Зоя откинулась на спинку сиденья, щелкнула замком, открывая сумочку.
— И это ты знаешь?
— Немного… — Она посмотрела в зеркальце, поправила волосы. — Я тебя не стесню, папа?
— Меньше, чем свою подругу, — буркнул он, несправедливо приписав ей в уме сотню смертных грехов, возмущенный ее тоном, хладнокровием, этим зеркальцем, манерами зрелой девицы.
— Папа, — она прикоснулась мизинцем к его руке, — Юра… Юрий Петрович был моим другом. Разве ты не приехал бы к своему другу, если бы… — Она не договорила, отняла мизинец, натянула перчатку. — Я постараюсь быть незаметной. Попытаюсь не попадаться ей на глаза.
— Кому ей?
— Его мадам!
— М-да, — протянул Дмитрий Ильич, он тяжело задышал. — Где ты набралась?.. Проглядел, проглядел. Не делает мне чести.
Машина свернула на улицу Герцена. Старые, красивые здания пробегали с обеих сторон. Плотно, стена к стене, будто нависшие скалы в горном ущелье — предмет прежних раздумий и строгих восторгов, — теперь здания давили, угнетали. Город оборачивался чем-то иным, ранее скрытым.
— Паспорт я захватила. В отеле понадобится.
— Тебе известны порядки?
— Догадываюсь… — Она передернула плечами. — Возьми.
В гостинице был забронирован номер. Зоя стойко выдержала проверку взглядом женщины-администратора, пока отец заполнял анкеты.
Через вертушку застекленных дверей ввалилась компания Ваганова. Их почтительно встретил швейцар, открыл дверь бокового лифта.
— Пешком, только пешком! — приказал Ваганов. — Никакой механизации!
Кинув взгляд на сидевшего у столика Дмитрия Ильича и Зою, Ваганов с самонадеянностью расшалившегося жуира послал ей воздушный поцелуй.
— Тебе он известен? — спросил Дмитрий Ильич, когда они вошли в свой номер.
— Известен.
— Откуда?
— Он ехал в нашем поезде. Девушка из буфета назвала мне его фамилию и довольно нелестно о нем отозвалась. Ты опять удивлен? — Зоя провела рукой по седеющим вискам отца. — Ты сам рассказывал историю с ним. Мадам пыталась сбежать с этим… — она вовремя остановилась. — Хотела из-за него бросить Юрия…
Зоя потупилась. Ее ресницы «в полщеки» вздрагивали. Пальцы теребили скатерку.
— Тебе я ничего не говорил о нем.
— Тогда у нас была одна комната. Какие могли быть секреты? — Она сняла шубку, осмотрела спальню, ванную. — Здесь недурно. Но есть номера лучше… — Поправилась: — Предполагаю…
Дмитрий Ильич вызвал буфет. Расторопный, сметливый официант скороговоркой изложил сведения о продовольственных возможностях ресторана, набрасывая белую скатерть.
— Простите, — остановил его Дмитрий Ильич, — вы принесите нам что-нибудь легонькое, не обременительное для вас, замечаю — вы куда-то торопитесь. Сосиски, бутылку кефира и кофе…
— Мне слоеные пирожки. — Зоя вышла из спальни. — У вас вкусные пирожки…
Ничто не ускользнуло от настороженного отца: ни нагловатый взгляд официанта, которым он по-заговорщицки обменялся с Зоей, ни вспыхнувшие уши и неловко скрытая растерянность дочери.
Официант удалился крылатой походкой.
— Ты здесь бывала?
— Да! — ответила она. — Теперь это не имеет значения. — Она приготовилась к сопротивлению. Отец не поймет ее. Все длиннее становились между ними расстояния, глуше и невнятней разговаривали они друг с другом, да и некогда — каждый занимался своим.
— Не имеет значения… — потерянно повторил он поразившую его фразу. Потер лоб, передернул плечами.
Ничего в нем не было угрожающего, ничего отцовского. Ей стало жалко его. Теперь она острее почувствовала свою вину перед близким, родным человеком.
— Юрия нет и не… будет. Некого упрекать, обвинять, папа… — Она беззвучно зарыдала. Ненадолго хватило сопротивления.
И у отца иссякла злость. Перед ним — его дочь, и он первым должен прийти ей на помощь.
— Успокойся. — Он усадил ее на диван, помог достать платок, гладил ей плечи. — Ты можешь ничего больше не объяснять. Я понимаю, тебе тяжело… Разберемся, обдумаем…
— Нет. — В ней было многое разбужено. — Чтобы ты дурного не думал, я расскажу… — Она потерла обеими руками лоб, щеки, шею, сосредоточилась.
В соседнем номере кто-то долго и крикливо разговаривал по телефону. Близко гудели лифты. В окне мутно вырисовывались заиндевевшие от влажного мороза колонны и капители Исаакия.
Короткая улица за собором приведет к Матросскому клубу, где лежит Лезгинцев. А здесь… Неужели сейчас будет раскрыта ранее скрываемая тайна? В нем поднимался инстинкт самосохранения, и мозг продолжал работать в одном направлении. Только в одном: как сохранить покой в семье?
— Помнишь, когда Юрий был в Москве, я отпросилась к подруге в Малаховку на два дня? — Она говорила ровным голосом, глядя в одну точку прищуренными глазами, сложив руки ладошка к ладошке. — Мы отправились «Стрелой» в пятницу, вернулись утром в понедельник. Я не признавалась даже маме. Наш обман мучил и его. — Она подыскивала подходящие слова для объяснения самого главного. — Ничего дурного не случилось. Юрий был честный, порядочный человек… Если говорить откровенно, я жалею… Может быть, это остановило бы его, связало с жизнью, ниточка много значит…
